Спешить Казанове было некуда, жизнь текла неспешно, и все было ему приятно в окружающем мире. Он свернул на Пьяцетту, за которой простиралась лагуна и виднелся остров Сан-Джорджо, — Пьяцетта тоже была запружена масками, ряжеными, слоняющимися бездельниками, балаганами, монстрами и обезьянками. Наконец Казанова забрел в кафе, где просидел не один час за чашечкой кофе и стаканом ледяной воды, беседуя со всяким, будь то чужой или знакомый, кто на минуту останавливался у его столика, но глаза его всякий раз так и впивались в каждую женщину без маски, — так он и сидел, пока не настало время скромно поужинать, а затем отправиться в «Ридотто»

Почему именно в «Ридотто»? Ну, на то было несколько причин. Дело не только в том, что картежная игра была в моде и людям состоятельным чуть ли не полагалось проводить в «Ридотто» какое-то время, но сюда стекались все иностранцы и приезжие — это было чем-то вроде галереи на курорте в Бате. А кроме того, поскольку венецианским патрициям не разрешалось бывать в «Ридотто», ибо туда захаживали иностранные послы, для верности всем приходилось снимать маски. Была и еще одна чрезвычайно важная причина, по которой Казанове следовало туда пойти: ему неожиданно прихлынуло везение за столом, где шла игра в «фараон», и, будучи игроком, он не мог этим не воспользоваться.

Так текли его дни, один за другим, и единственным развлечением, помогавшим ему держаться, был карточный стол по вечерам. Ни следа незнакомки, ни слуха о ней, да и сам Казанова никогда не упоминал ее имени. Даже Марко считал, что он выбросил ее из головы: что, мол, толку мечтать о недосягаемой женщине! И вот тут Марко ошибался, ибо в Казанове — это был ведь восемнадцатый век! — сидел вечный романтик, который по-настоящему любил лишь недостижимое и невозможное.

Везение, сопутствовавшее Казанове за карточными столами, привлекло к нему немалое внимание, что как нельзя лучше отвечало его цели. О нем говорили, приезжали посмотреть, как он играет, и старательно записывали все подробности его игры в надежде обнаружить «систему», тогда как на самом деле Казанова играл просто по наитию, веря в расклад карт.

Однажды вечером — просто по наитию — он решил выйти из игры раньше обычного и, рассовав по карманам выигрыши, вышел в гостиную, где и смешался с толпой, — на людей посмотреть и себя показать. Стоя в мягком свете свечей, умноженных зеркалами и сверкавших бриллиантами на хрустальных подвесках люстр, Казанова поигрывал лорнеткой и всматривался в лицо каждой входившей женщины. Внезапно женский голос произнес у его плеча: «Le voila!», и Казанова почувствовал, как кто-то легко коснулся его рукава.

Он быстро повернулся, но в этот момент мимо проходили, смеясь, несколько молодых дам в сопровождении cavalieri serventi[27], так что он не мог определить, кто произнес эти слова, и, безусловно, не обнаружил среди них своей незнакомки. И поскольку он никогда не слышал ее голоса, то и не мог быть уверен, что именно она сказала по-французски: «Вот он!» Это могла сказать любая женщина, и тронуть за рукав его могли случайно. Что же делать? Казанову так и подмывало броситься вслед за выходившей из широких дверей компанией, но он удержался в надежде, что «голос» все еще находится где-то рядом и что он увидит свою даму сердца. Он быстро обошел все комнаты и убедился, что, если его незнакомка и была тут (и именно она произнесла те слова), теперь ее уже нет.

Не зная, на что решиться, Казанова поболтался еще какое-то время, а затем, когда публика стала рассеиваться и даже ряды игроков поредели, он устало вышел из здания и окликнул свою гондолу. Только он ступил на борт, как женская рука схватила его руку, сунула ему в ладонь сложенную бумажку, так же внезапно отпустила его руку, и он услышал лишь стук высоких каблучков. Прежде чем Казанова сумел выскочить из покачивающейся гондолы, женщина уже исчезла — если то была женщина, о чем, впрочем, свидетельствовали рука и звук шагов.

Крикнув гондольеру, чтобы подождал, Казанова кинулся назад, в освещенное «Ридотто», и развернул записку. В ней было только три слова по-французски:

«Merci. Adieu. Henriette»[28].

4

В течение двух дней Казанова не ходил, а летал — в голове его роились мечты. Он знает ее имя, и она сама сообщила его! Он знает — или полагал, что знает: раз так, значит, она любит его. Опыт подсказывал: когда говорят: «Спасибо. Прощайте», это значит: «Я люблю вас. До завтра». Имя у нее французское, и написала она по-французски, — значит, она француженка. Что ж, он выучит французский. Но прежде они должны встретиться. И мечты Казановы становились солнечно-золотыми при мысли, как он поцелует ее…

В течение двух дней он жил как в раю и ждал, ничего не меняя в распорядке своих дней: утро проводил с Марко и стариками, днем разгуливал по площади Святого Марка, получая бесконечное удовольствие от ее меняющейся панорамы, а вечером играл, по преимуществу выигрывая, в «Ридотто». По суеверию, он считал свои выигрыши добрым знамением: какая же любовная авантюра не требует денег?

На третий день Казанова начал спускаться на землю и понемногу терять свой апломб. Что-то явно пошло не так — ведь незнакомка и не написала ему, и не назначила встречи. Но что? Казанову это тревожило, и он стал проигрывать, — случалось, он вдруг возвращал себе проигранное, но в общем постепенно терял все, что выигрывал. Им овладело какое-то непонятное исступление — он почти не ел и не спал, взбадривая себя бесчисленными чашечками крепкого кофе и проводя каждую свободную минуту за игрой в «Ридотто». Он побледнел, глаза, горевшие лихорадочным огнем, налились кровью, а обычно твердая рука тряслась, как у пьяницы.

Старики забеспокоились и отрядили Марко неотступно быть при Джакомо, добавив звучное, но бесполезное приказание следить за тем, чтобы с ним не случилось беды. Но что мог такой спутник, как Марко, поделать с человеком столь волевым и решительным, как Казанова? Собственно, все деяния Марко сводились к тому, что он без конца торчал в «Ридотто», посеревший и измученный столькими часами без сна, и с беспокойством и отчаянием наблюдал за своим другом.

Казалось, сам демон игры с сатанинским наслаждением резался в карты с Казановой. Везение сменялось невезением: то он отчаянно проигрывал, то возвращал себе все потери и даже выигрывал, а потом снова ему катастрофически не везло. Марко наблюдал за ним, и у него создавалось впечатление, что Казанова играет с поистине пугающим отсутствием здравого смысла, как бы доводя себя игрой до крайнего исступления. «Зачем?» — в сотый раз спрашивал себя Марко, следя за Казановой и строя тщетные планы «вытащить Джакомо из-за стола».

Казанова играл и проигрывал. Десять раз он сыграл и проиграл, всякий раз удваивая ставку с внешне безразличным видом, показавшимся Марко еще более зловещим, чем волнение, которое ранее выказывал его друг. Проиграв последний золотой, Казанова поднялся из-за стола, отвел Марко в сторонку и сказал беспечнейшим тоном:

— Мне нужно еще немного денег.