Их взгляды встретились.

— Меня. — Вопреки всему Майкл еще оставался чистым. Значит, они смогут найти Святую чашу. Но потом Глэдис задохнулась, — Как только мы сделаем это, ты потеряешь свою неуязвимость? Но тогда…

Майкл приложил палец к ее губам:

— Смерть будет не слишком высокой ценой, но я сомневаюсь, что до этого дойдет. По крайней мере не сразу, — с улыбкой добавил он. Потом потянулся, чтобы поцеловать ее в губы, но отпрянул: — Нет. Ты меня слишком искушаешь. Так мы должны быстро пожениться? Я сетовать не стану.

Глэдис почувствовала, как запылали ее щеки.

— Неотложно другое дело. Мы должны немедленно отправиться в святое место.

— Какое?

— Думаю, что в Гластонбери, но не уверена. Мы последуем за вороном.

— За вороном? — повторил Майкл, изумленно подняв брови.

— Думаю, да. Он исчез. — Заметив выражение лица Майкла, Глэдис поморщилась. Ее объяснение звучало неправдоподобно, но она ничего не могла с этим поделать. — Он правда существует. Он привел меня сюда, а потом исчез.

— Неудивительно, ворона считают дурным предзнаменованием, сулящим смерть в бою. Появись здесь такая птица, ее бы тут же убили, особенно сейчас, когда сражение день ото дня становится все вероятнее.

— Почему? Ведь давно не было больших битв.

— Потому что принц Эсташ желает этого и, судя по тому, что ты сказала о Копье, может это осуществить, хотя никто и не хочет кровавой бойни. Мы почти дошли до открытого сражения этой зимой. Герцог Генрих удерживал Уоллинтфорд, король Стефан двинулся туда с войсками. Генрих выстроил своих защитников. Но разразилась ужасная буря, снег и льдинки хлестали воинов короля, не давая возможности разглядеть, куда целить копья. Это дало возможность графу Арунделу и тамплиерам вести переговоры о мире. Каждая из сторон склоняла баронов на свою сторону, вскоре король Стефан понял, что его сторонники устали от бесцельной борьбы. Казалось, война наконец закончилась, и вот мы снова готовимся к битве.

— Это из-за Копья, — сказала Глэдис. — Как интересно про бурю. Сестра Уэнна рассказывала, что люди нашего рода боролись за мир без обретения чаши. Возможно, граф Арундел один из них.

— И тамплиеры. Говорят, они получили особые знания, защищая Гроб Господень в Иерусалиме.

— Но никто из них не мог сделать того, что можем мы. — Она потянула Майкла за руку. — Идем, нам сейчас же надо отправляться в путь.

Но он сопротивлялся.

— Сейчас? Это надо обдумать. В это трудно поверить.

— Ты не слышал меня? Я видела кровь в чаше, а потом она превратилась в лепесток розы. Розы, которой не бывает. Я вышла из монастыря, и меня никто не остановил. Я не пыталась прятаться. Меня просто не видели. Провидение привело меня к уединенному дому, я согрелась у чудесного огня, получила эту одежду. И я нашла тебя. Все это чудо. — Когда Майкл все еще с сомнением посмотрел на нее, она спросила: — Где мы?

— В Ноттингемшире.

— Где бы это ни было, я уверена, что это место далеко от Гластонбери, и все-таки я оказалась здесь, за одну короткую ночь.

Майкл открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал.

— Или ты думаешь, что я лгу?

— Нет, не лжешь. Но… путаешься.

— Ты хочешь сказать, что я сумасшедшая? — Глэдис теперь очень сочувствовала сестре Уэнне. Вдруг она заметила что-то, висящее на цепочке у Майкла на шее. — Что это?

— Это? Кольцо, которое дала мне мать. Я обычно ношу его на мизинце, но не во время сражений.

Глэдис протянула правую руку, показывая такое же кольцо.

Майкл уставился на него.

— Мать сказала, что это для моей невесты, — прошептал он, снимая кольцо с цепочки. — Но зачем, если у тебя уже есть кольцо?

Глэдис сняла свое с пальца и положила оба кольца на ладонь. У нее не было сомнений. Она сложила кольца вместе, и с тихим щелчком они слились в одно, запутанный орнамент превратился в изысканный узор, соединения было невидно.

— Видишь? — посмотрела она на Майкла. — Майкл де Лаури, ты должен отправиться со мной на поиски чаши. Сейчас.

Он, казалось, был ошеломлен, но Глэдис видела, что он пойдет с ней. Где-то в отдалении затрубили трубы.

— О Господи! Время! — Майкл вскочил и ударился головой о потолок. Ругаясь и потирая голову, он шагнул в центр комнаты.

Глэдис поднялась и схватила его за рукав:

— Нам нужно идти, сейчас же.

— Глэдис, милая, это невозможно. Я не могу просто уйти.

— Мне тоже не полагалось покидать монастырь Роузуэлл.

— Но ты не хотела быть там. А это моя жизнь.

— Ты призван!

— Да. На турнир. Глэдис, уход без позволения будет рассматриваться как предательство и измена.

Глэдис отпустила его рукав и с досадой поморщилась:

— Почему больше нет никаких знаков? Сестра Уэнна уверяла, что дело срочное. И если Эсташа не остановить сейчас. Англия на долгие годы погрузится в войну. Но она намекала, что дело не потребует нашей смерти.

— Так и будет. — Торопясь к выходу, Майкл сказал: — Я не хочу оставлять тебя здесь одну, любимая, но я должен идти.

Она взяла его руки в свои и улыбнулась:

— Тогда иди. Я добралась сюда невредимой. Сражайся на своем турнире, а ночью мы уйдем.

Он покачал головой:

— Невозможно. Мне нужно разрешение. И припасы… Мне пора. Поговорим позже, но гораздо позже. Будет победа, а потом ее празднование. — Майкл быстро поцеловал Глэдис. — Оставайся здесь. Гулять по округе небезопасно.

Она слышала, как он сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и заговорил с людьми внизу. Немного позже жена ткача окликнула ее:

— Вам что-нибудь нужно, леди Глэдис?

— Нет, спасибо.

Сев на постель Майкла, Глэдис трогала смятое одеяло, вспоминая прошлую ночь, но была в замешательстве. Она не обладала уверенностью сестры Уэнны, чтобы скомандовать: «Иди». Ворон не каркал. Тропинка не мерцала.

Она нашла своего защитника, но как убедить его выполнить их общую задачу?

Майкл торопился к сараю, где вместе с лошадьми и оружием жили Раннульф и Элейн. Он был все еще ошеломлен внешностью своей невесты, чудесной девы из его грез, и пребывал в замешательстве от ее рассказа. Это бессмысленно, особенно теперь, когда он вышел в грубый и бурлящий мир, Но ее история, похоже, объясняет странные требования его матери, вероятно, скрывавшей, что он ее седьмое дитя. Со всеми своими другими детьми — а родила она десятерых, и шестеро достигли взрослого возраста, — она была практичная, добрая женщина, без избыточной набожности. Не из тех, кто настаивает, чтобы по крайней мере один отпрыск посвятил себя Богу, хотя именно это она сделала.