Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лгать Кальдеру не приходилось. Черный Доу оставил его в живых, но потребовал повиновения, а там и обрушился с угрозами. И вот как все обернулось.
– Мои колени сгибаются очень легко.
Маг зачмокал губами, сглатывая последний кусочек морковки, бросил вилку с ножом на тарелку.
– Это меня радует. Вы не представляете, сколько подобных бесед я проводил с людьми, колени которых сгибаются плохо. У меня не осталось ни малейшего терпения. Но я щедр с теми, кто ведет себя благоразумно. А потому может статься, что когда-нибудь я пошлю к вам кое-кого, кто будет просить вас об… услугах. Когда этот день настанет, я надеюсь, что вы меня не разочаруете.
– И что же это за услуги?
– Те, благодаря которым вас больше никогда не поведут не той дорогой люди с ножами.
Кальдер кашлянул.
– Такие услуги я всегда буду предоставлять охотно.
– Вот и хорошо. А взамен вы получите золото.
– Так вот она какова, щедрость магов? Значит, все-таки золото?
– А вы думали, философский камень? Нет уж, эти сказки оставьте детишкам. Золото – это все, оно едино во всех лицах. Власть, любовь, безопасность. Щит и меч. Нет дара более благодатного. Хотя у меня, если на то пошло, есть и еще один.
Байяз сделал паузу, как шут, готовый выдать козырную шутку.
– Жизнь вашего брата.
У Кальдера дернулась щека. Надежда? Разочарование?
– Скейл мертв.
– Нет. Он потерял на Старом мосту правую руку, но остался жив. Союз собирается отпустить всех пленных. Жест доброй воли в честь исторического перемирия, на которое вы с благодарностью пошли. Так что завтра в полдень можете забрать вашего дурачину.
– Что же мне с ним делать?
– Вот те на. Мне еще объяснять, как вам поступать с подарком? А вообще не бывает такого, чтобы король всходил на трон, не принося определенных жертв. Вы же, насколько я понимаю, хотите быть королем?
– Да.
С начала вечера все до неузнаваемости изменилось, но в этом Кальдер был уверен.
Первый из магов встал, принял посох от слуги, и тот с покорным видом взялся убирать тарелки.
– Тогда старший брат для вас – ужасная обуза.
Кальдер смотрел на мага, озирающего темные поля с такой безмятежностью, словно они полны цветов, а не трупов.
– И вы ели здесь, на расстоянии плевка от общей могилы… только лишь для того, чтобы показать мне вашу беспощадность?
– Неужто во всем непременно должен усматриваться зловещий мотив? Я ел здесь потому, что был голоден. – Байяз, склонив голову набок, смотрел на Кальдера как птица на червя. – А могилы не производят на меня ровно никакого впечатления в любом виде.
– Ножи, – пробормотал Кальдер, – угрозы, подкуп, война…
Казалось, глаза у Байяза светятся.
– И что?
– Что же вы, язви вас, за чародей такой?
– Такой, которому вы повинуетесь.
Слуга потянулся за тарелкой Кальдера, но тот ухватил его за запястье.
– Оставь. Быть может, я еще проголодаюсь.
Маг улыбнулся.
– Что я говорил, Йору? У него более сильный характер, чем ты думал.
Удаляясь, Байяз помахал через плечо:
– Смею полагать, Север пока в надежных руках.
Слуга прихватил корзину, а с ней фонарь, и заспешил за хозяином.
– А десерт? – крикнул Кальдер.
– Черный Доу забрал.
Фонарь доплыл до угла дома, и они исчезли, оставив Кальдера в темноте на шатком стуле. Он сидел, тяжело переводя дух, с закрытыми глазами; разочарование мешалось с облегчением.
Мой дорогой и верный друг!
С преогромным удовольствием извещаю Вас о возникновении обстоятельств, в которых я могу пригласить Вас обратно в Адую, где бы Вы вновь могли занять достойную Вас должность среди рыцарей-телохранителей в качестве по праву принадлежащего Вам места первого стража. Все это время Вас здесь очень не хватало. Во время Вашего отсутствия Ваши письма извечно были для меня источником постоянного утешения и восторга. За все неправое с Вашей стороны я Вас давно простил. За все неправое с моей я искренне надеюсь, что Вы поступите точно так же. Прошу Вас, дайте мне знать, можем ли мы все продолжить так же, как у нас было до Сипано.
Ваш монарх,
верховный король Инглии, Старикса и Срединных земель, протектор Вестпорта и Дагоски,
Его августейшее величество…
Читать дальше не было сил. Горст закрыл глаза; слезы жгли веки. Смятую бумагу он прижал к груди, как возлюбленную. Сколько, сколько раз бедный, осмеянный, изгнанный Бремер дан Горст мечтал об этом мгновении? Сколько раз оно ему снилось! Может, снится и сейчас? Он прикусил и без того прикушенный язык, и сладкий вкус крови принес облегчение. Разомкнул веки, и слезы хлынули вольно, мерцающей дымкой туманя письмо.
«Дорогой и верный друг… Достойную вас должность первого стража… Утешения и восторга… Как у нас было до Сипано… Как у нас. Было до. Сипано…»
Горст нахмурился. Смахнул слезы и вгляделся в дату. Письмо было отправлено шесть дней назад. «До того, как я бился на отмелях, на мосту, на Героях. Даже до того, как началась битва». Он не знал, смеяться ему или плакать, и разразился и тем и другим, сотрясаясь в визгливом хохоте, орошая письмо счастливыми крапинками слюны. Да какая, к черту, разница? «Я имею то, что заслуживаю».
Он выскочил из палатки с таким чувством, будто впервые видит солнце. Простая радость животворного тепла на лице, ласковое касание ветерка. Он изумленно огляделся с мокрыми от слез глазами. Спускающийся к воде склон – грязь и мусор, помойка – теперь казался чарующим, исполненным разноцветья садом. С бодрыми лицами и приятной болтовней, смехом и птичьим пением.
– Вы в порядке? – спросил Рурген с легкой обеспокоенностью.
– У меня письмо от короля! – пискнул Горст, плюя на то, как звучит голос.
– И что? – подал голос Унгер. – Скверные новости?
– Сам ты скверный! Хо-ро-ши-е!
И Горст обхватил Унгера за плечи так, что тот застонал. А другой рукой схватил Рургена и приподнял обоих над землей, как любящий отец – сыновей.
– Мы едем домой.
Горст шагал размашисто, с непривычной упругостью. Без доспехов легкость была такая, что вот так бы взял и подскочил, как на пружине, прямо в солнечное небо. Сам воздух, казалось, пах слаще, даром что чуть отдавал отхожими местами – но втягивать его ноздрями было одно удовольствие. Все ранения, ушибы и ссадины, все мелкие разочарования истаяли во всепоглощающем внутреннем свете.
«Я заново рожденный».