Там, где скала, выветрившись, обнажила мел, словно сияющая тень, высилась непонятная бледная фигура.

Внезапно Генри Хорн, оставив позади охранников, обогнал отца Брауна и с пронзительным криком упал на колени перед привидением.

– Я во всем сознался! Зачем же являться нам? – воскликнул поэт. – Вы пришли сказать, что я убил вас?

– Я пришел сказать, что вы меня не убили, – ответил призрак и протянул руку.

Вскочив на ноги, Хорн снова вскрикнул, но уже совсем по-иному, так что все поняли – рука, коснувшаяся его, была вовсе не бестелесна.

Такого не испытывали даже много повидавшие сыщик и журналист. Что же произошло? От скалы постепенно отслаивались мелкие камешки и падали в расщелину. Часть из них задерживалась в широкой трещине. Так со временем вместо пропасти здесь образовалось нечто вроде уступа в форме карниза. Старик Уайз был еще достаточно крепок.

Он упал как раз на эту небольшую площадку и провел там страшные двадцать четыре часа, пытаясь выбраться наверх по скале, которая постоянно крошилась и осыпалась под ним, пока, наконец, не образовала некое подобие лестницы.

Это кое-как объясняло и описанный Хорном зрительный обман с белой волной, то появлявшейся, то исчезавшей и в конце концов застывшей на месте.

Таким образом, перед ними стоял собственной персоной Гидеон Уайз из плоти и крови, с седыми волосами и грубым лицом, в белой пропылившейся одежде. Правда, на сей раз старик был не столь груб, как обычно. Вероятно, миллионерам иногда полезно провести сутки на скалистом обрыве, всего в каких-то тридцати сантиметрах от вечности. Во всяком случае Уайз не только отказался обвинять Генри Хорна в преступлении, но и совершенно по-иному описал случившееся. Оказывается, его совсем не сбросили вниз, просто край скалы обвалился под его тяжестью, а Хорн даже пытался прийти ему на помощь.

– Там, на уступе, ниспосланном мне Провидением, я поклялся прощать своих врагов, – торжественно произнес Уайз. – И таить злобу на Хорна за подобный проступок было бы совсем непорядочно.

Молодому поэту, правда, все же пришлось удалиться в сопровождении полицейских. Но Неарс был уверен, что тот скоро выйдет на свободу, отделавшись в худшем случае легким наказанием. Ведь не так часто обвиняемый в убийстве имеет возможность пригласить в суд саму жертву в качестве свидетеля защиты.

Когда сыщик и его спутники двинулись в город по тропе вдоль обрывистого берега, Бирн неожиданно сказал:

– Очень необычный случай!

– Да, – согласился отец Браун. – Возможно, это вовсе не наше дело, но хотелось бы кое-что обсудить с вами. Давайте немного постоим здесь.

После недолгого раздумья журналист согласился.

– Значит, вы уже подозревали Хорна, когда сказали, что еще не каждый рассказал все, что знает? – поинтересовался он.

– Нет. Говоря так, я имел в виду неправдоподобно молчаливого мистера Поттера, секретаря преждевременно оплаканного Гидеона Уайза.

– Мне пришлось разговаривать с Поттером один-единственный раз, задумчиво произнес Бирн. – Он производил впечатление сумасшедшего, но кто бы мог подумать, что это – соучастник преступления? Поттер болтал какую-то чепуху о морозильнике.

– Да? Естественно, я предполагал, что он догадывался о многом, однако никогда и не помышлял обвинить его в причастности к убийству, – возразил отец Браун. – Меня больше интересует, достаточно ли силен Гидеон Уайз, чтобы выбраться из пропасти.

– Как прикажете вас понимать? – спросил удивленный репортер. – Разумеется, старик Уайз выбрался наверх, он же только сейчас стоял перед нами.

Вместо ответа священник поинтересовался:

– А каково ваше мнение о Хорне?

– Понимаете, его, в сущности, даже нельзя назвать преступником, – ответил Бирн. – Да Генри вовсе и не похож ни на одного из убийц, которых я видел. А у меня, поверьте, имеется некоторый опыт.

– А я, напротив, могу представить его лишь в подобном качестве, – спокойно произнес отец Браун. – В преступниках вы разбираетесь лучше. Но есть одна категория людей, о которой я знаю столько, сколько не известно ни вам, ни даже Неарсу. Я часто сталкиваюсь с ними и до мелочей изучил их привычки.

– Другая категория людей? – повторил озадаченный журналист. – Какая же именно?

– Кающиеся, – просто ответил отец Браун.

– Я не совсем понял. Вы хотите сказать, что не поверили в преступление Генри Хорна?

– Не в преступление, а в раскаяние, – поправил журналиста священник. – Мне приходилось слышать множество признаний, но сегодняшнее абсолютно не похоже на неподдельно искреннее. Оно чересчур романтично. Вспомните, как он говорил о клейме Каина! Прямо по книге. Поверьте мне, нынешние преступления слишком частны и прозаичны, чтобы быстро подыскивать им исторические параллели, пусть самые подходящие, Да и зачем Хорн так усердствовал, заявляя, что не предаст своих товарищей? Ведь этим он уже выдал их!

Отец Браун отвернулся от репортера и уставился в морскую даль.

– И все же непонятно, куда вы клоните, – воскликнул Бирн. – Стоит ли виться вокруг Хорна с какими-то подозрениями, если он прощен жертвой? Во всяком случае, он выпутался из дела об убийстве и теперь в полной безопасности.

Отец Браун резко, всем телом повернулся к собеседнику и в необъяснимом волнении схватил его за плащ.

– Вот именно! – воскликнул он. – Попробуйте уцепиться за это! Хорн в полной безопасности. Он вышел из воды сухим, но как раз поэтому в нем ключ ко всей загадке.

– Не понимаю, – тихо произнес совершенно сбитый с толку Бирн.

– Хорн наверняка замешан в данном деле как раз потому, что выкрутился из него. Вот и все объяснение.

– И притом очень вразумительное, – съязвил журналист.

Некоторое время оба стояли и молча глядели на море.

Потом отец Браун сказал с усмешкой:

– Тогда давайте вернемся к морозильнику. Первую ошибку вы допустили там, где ее и полагалось сделать большинству газетчиков и политиков. А все потому, что вы давно внушили себе: в современном мире богачам нечего бояться, кроме социализма. Однако это злодеяние не имеет никакого отношения к социалистам. Они служили преступникам ширмой.

– Да, но ведь убили сразу трех миллионеров, – запротестовал Бирн.

– О, нет! – перебил его отец Браун звонким голосом. – В том-то все и дело. Убиты не трое миллионеров, а двое. Третий очень даже жив и здоров и притом навсегда избавился от грозившей ему опасности. Гэллап и Стейн припугнули упрямого старомодного скрягу Уайза: если тот не войдет в их синдикат, с ним разделаются, иными словами, «заморозят». Отсюда и разговор о морозильнике.

После некоторой паузы отец Браун продолжил:

– В современном мире существует движение социалистов, имеющее своих сторонников и противников. Но почему-то наша пресса не замечает еще одного движения, не менее современного и мощного. Его цель – монополии и объединение всевозможных предприятий в тресты. Это тоже своего рода революция, и она во многом похожа на любую другую. Стороны, сражающиеся в ней, не останавливаются даже перед убийством. Промышленные магнаты, словно средневековые владыки, заводят себе придворных, личную охрану, наемных убийц и платных агентов в стане противника. Генри Хорн был не кем иным, как рядовым шпионом старика Уайза в среде социалистов, одном из неприятельских лагерей. Правда, в нашем случае его использовали как орудие для борьбы с другим врагом – конкурентами, попытавшимися разорить Уайза за несговорчивость.