Запомнился мне день 31 декабря 43-го. Чуть меня не сбили тогда. Новый год был на носу, а погода не ахти. Немцы не летали. Мы тоже воздерживались от полетов. Командир полка во второй половине дня по случаю праздника отправил нас на квартиры, приказал побриться, помыться, подшить подворотнички. Только начали этим делом заниматься, команда – срочно вернуться на аэродром. Оказывается, сверху дали распоряжение штурмовать один из немецких аэродромов. Наших штурмовиков прикрывали «лавочкины», а мы на «кобрах» в свою очередь должны были блокировать аэродром. Для этого мы должны были вылететь раньше. Получилось немножко не так, как задумано. Штурмовики с прикрытием почему-то вылетели раньше нас, а мы уже понеслись за ними. Соответственно подходим к вражескому аэродрому, а в воздухе уже немецкие самолеты. У нас было две группы. Одна группа из восьми самолетов ушла за облака. А нас было семь, один у нас не вылетел почему-то. Получается, только мы подошли к аэродрому, а вокруг нас уже «кресты». Мы сразу вступили в бой. Через некоторое время один из наших закричал: «Я подбит, прикройте!» Оно и неудивительно. Там так все быстро происходило.

Я через несколько минут смотрю, идет наша «кобра», а за ней вплотную «мессер». Я, долго не раздумывая, передал по радио: «Кобра», за тобой «месс»!» Сам сразу нажал на все гашетки пулеметов и пушек. Сбил я его, фрица, даже наземные войска, как потом узнал, мне засчитали. А тогда стреляю, и в это время по мне сзади какой-то фашист тоже как открыл огонь! И нога у меня дернулась от удара. Удар 20-мм снарядом бронебойным попал мне в сапог. Сапог был яловый и каблук кожаный, еще подковка была по всему каблуку 5-мм толщины. Каблук загнулся на 90 градусов. Однако благодаря этому удару нога дернулась, нажав на педаль, и самолет выскочил из-под обстрела. Как потом выяснилось, в самолет попало два снаряда – один мне в ногу, а второй в крыло. Ну, я вижу, что ранило меня в ногу легко. Попробовал рули – самолет слушается. Пока у меня скорость была, я, не снижая скорости, передал ведущему, что выхожу из боя, подбит. Высота у меня тогда была метров 500-600, прямо под облаками. Я полупереворотом ушел из этого боя, самолет у меня был не сильно побит, так что приземлиться я смог.

Вскоре меня еще раз чуть не сбили. Мы шли парой. Видим, перпендикулярно нам идет пара из другого полка нашей дивизии. А за нами в тот момент шла пара «мессеров», выжидая момент для атаки. Я передал паре из другого полка: «За нами хвост, помогите». Надеялся, что мы пройдем вроде как приманка, а эти немцев сзади атакуют. Куда там! Но они меня не услышали, а за это время немцы приблизились и открыли огонь. Я еле успел сманеврировать, и в самолет попали только пули – снаряды прошли мимо. Две или три пробоины, конечно, было. Пока я маневрировал, мой ведущий развернулся и сбил один вражеский самолет. Второй фашист сразу ушел в облака, только его и видели.

– Сколько примерно прошло вылетов, когда вы почувствовали, что уже что-то видите вокруг, что-то умеете? С каким настроением летали?

– Где-то полетов 30 мне понадобилось, чтобы осознать себя летчиком, кое-что умеющим в воздухе. Перед вылетами страха я не испытывал, но волнение было. Ведь летишь и не знаешь, что там будет. У меня оно проявлялось вот так: допустим, ты перед заданием обязательно сходишь в туалет по-малому, а перед тем как взлететь, еще раз хочется сходить. Я помню интервью космонавта Берегового. Он же был штурмовиком. Ему задал корреспондент вопрос: «Чем отличается полет в космос от полета на боевое задание?» Он ответил: «В космос я летел и знал на 98-99 процентов, что будет все нормально, что я вернусь. А на войне каждый раз вылетал – я не знал, вернусь или нет». Он правильно ответил.

А в воздухе уже некогда бояться. Если боишься, то собьют. Тут надо работать, смотреть в оба. Когда противника увидишь, надежда только на себя и свою выучку – сможешь ты сманеврировать так, чтобы перехитрить его, значит, можешь и победить. А если слабоватая техника пилотирования, то трудно рассчитывать на что-то. Тем более что в воздушном бою на приборы почти что некогда смотреть. Следишь только за температурой масла, а на остальные приборы уже не смотришь.

Мой товарищ Миша Максименко1, высокий, худощавый парень, не особо крепкого сложения, так в воздушном бою однажды даже сорвался в штопор, потому что ручку перетянул на выходе из пикирования и потерял сознание. Пришел в себя, а самолет уже почти завис без скорости, и он сорвался. Все же удалось ему уйти от «мессера». Говорил: «Мессер» уже готов был меня съесть». Но потом все же они его съели…

– Вы отметили не особо крепкое сложение своего товарища. Насколько важна была физическая подготовка для летчика?

– Очень важна. Надо было иметь силу. Даже из самолета выброситься на большой скорости – это не каждый может. Надо суметь открыть фонарь или скинуть дверку. Потом собраться и сильно оттолкнуться, чтобы не удариться о стабилизатор. На «кобре» это очень было сложно. Дверку откроешь, и если неправильно прыгнешь, то стабилизатором тебе по спине или ноги отбивает. У нас такой случай был в соседнем полку. Мне самому, к счастью, никогда прыгать не приходилось.

Летчики 66-го ИАП. Слева направо: Сергей Семенов, Федор Борченко, Иван Засыпкин, Михаил Андрианов, Николай Афанасьев, Алексей Латышев, Алексей Глоба, Николай Цуприков

– Каким в то время было ваше отношение к немцам?

– Была очень сильная ненависть. Тем не менее, когда я впервые столкнулся с противником в воздухе, пришлось преодолевать ощущение, что в кабине другого самолета тоже человек сидит. Но когда первый раз я сбил самолет, была радость от того, что уничтожил врага, пришедшего на твою Родину. Однако этот переход к радости нелегко дался. Все, что войной задето, легко не давалось.

– Вернемся к очередности фронтовых событий. После Крыма куда вас направили?

– Мы попали на пополнение под Харьков, на хутор Короткий, а потом в Миргород, под Полтавой. Там было две базы для американских «летающих крепостей» – аэродромы Миргород и Полтава. Наш полк стоял в Петривцах, откуда мы выполняли полеты на прикрытие. Одновременно ждали пополнения летного состава, а потом вводили молодых в строй, учили, как вести бой.

«Крепости» приходили большими группами до 60 самолетов: штук 30 идут в Полтаву, штук 30 к нам в Миргород. А аэродром же у нас полевой был. Соответственно один самолет сядет, потом зарулит, пока пыль осядет, только потом второй садится и т. д. Мы все делали, чтобы не допустить немецких разведчиков к этим аэродромам.

57-й полк стоял непосредственно в Миргороде. Однажды за американцами увязался Ю-88, немецкий разведчик. Ребята из 57-го полка попытались до него добраться, но у них не было кислородных масок. Они популяли по нему, но не достали. Так немец и ушел. Тогда часть самолетов в Полтаву перегнали. А немцы их прежнее место дислокации всю ночь бомбили. Конечно, слишком больших успехов они там не добились, но тем не менее отбомбили, три «крепости» вывели из строя и два самолета-истребителя.