– Слваста? – простонала Бетаньева в смятении. – Пожалуйста, прошу тебя.

Он одарил ее дикой ухмылкой, а его текин направил лампу в воздух по дуге. Лампа спустилась в яму до половины высоты, прежде чем Слваста остановил ее и оставил висеть там. Затем он взглянул вниз и теперь рассмотрел все как следует.

Пол ямы был устелен костями. Человеческими костями. Кое-где на них все еще оставались клочья плоти. Повсюду лежали черепа. Расколотые. Среди гниющего слоя слизи, покрывающего каменный пол, встречались обрывки ткани – одежда жертв. Обувь. Кнопки и пряжки слабо мерцали в свете лампы. И посередине всего этого находился паданец. Он поднял голову, и на лице его появилось озадаченное умоляющее выражение, которое Слваста так хорошо помнил.

– Ингмар, – всхлипнул Слваста.

– Слваста! Слваста, помоги мне, – взмолился паданец.

– Ты не он, не Ингмар. Он был поглощен.

– Но я Ингмар. Это я, Слваста. Морские пехотинцы освободили меня, как и тебя. Смотри, я сниму свой панцирь перед тобой, мой друг. Ты узнаешь мои мысли? Узнай меня. Почувствуй меня. Вот моя сущность, моя душа. Ты же видишь, я говорю правду. Видишь, я настоящий. Ты мой друг, Слваста. Мой друг!

Слваста плакал, поднимая свой карабин.

– Нет! Я сижу тут в яме с тех самых пор, как мы были схвачены Квандой. Во тьме. В одиночестве. Они ужасно обращались со мной, Слваста. Они постоянно мучили меня. Моя душа разбита от того, что они сделали со мной. Пожалуйста, Слваста, прошу тебя.

– Ты знаешь меня, паданец? – прорычал Слваста своему мучителю. – Ты уверен?

– Конечно, знаю, Слваста. Мы выросли вместе. Ты же помнишь, как мы…

– Я помню свою жизнь, потому что я жил. Так скажи мне вот что. Ты помнишь, как я обещал выжечь вас из нашего мира? Ха! Помнишь, паданец?

– Слваста, умоляю…

– Ты должен помнить. Ты был там. Я сказал это из-за тебя. И в память о тебе я сдержу слово. Сейчас и всегда!

Слваста нажал на спусковой крючок карабина и удерживал его, пока нечеловеческую тварь на дне ямы не разорвало на части.

После свержения Капитана и его власти в каждый из районных советов столицы были назначены члены ячеек, чтобы ими управлять. Предыдущим выборным представителям дали отставку, а местным жителям пообещали новые открытые выборы. Во многих районах эта процедура оказалась неприменима; советники от «Гражданской зари» либо погибли, либо сбежали со своими семьями.

Амфитеатр Национального совета был забит сломанными столами с тех самых пор, как сюда вломилась толпа. Папки для бумаг валялись в беспорядке, многие полопались, и документы высыпались из них, устилая пол. Толпа, орудуя железными прутьями, отколола большие куски от ониксового трона первого спикера, а сам трон треснул. Сильными текинами восставшие выдернули статуи из ниш и бросили оземь. Статуи разбились на куски, попутно нанеся еще больший урон классическому декору палаты. На штукатурке осталось множество отверстий от пуль. Картины, сорванные со стен, горели в кострах, разожженных на площади, а на опустевших стенах красовались кое-как намалеванные лозунги.

Сидя на маленьком деревянном табурете рядом с разрушенным троном, с неусыпным Янрисом за спиной, Слваста чувствовал разочарование и ничего не мог с собой поделать. Кроме Янриса его также сопровождал Товакар – необходимая уступка: демократически избранному вождю не нужны телохранители, но оставалось много людей и организаций, по-прежнему преданных Капитану. Слвасте хотелось, чтобы первая сессия Временного Народного конгресса выглядела немного более достойно и авторитет новой власти укрепился благодаря формальности и серьезности собрания. Величие обстановки не было безусловно необходимым, однако сейчас палата выглядела так, будто ее разнесли неуправляемые подростки, обкурившиеся нарника. Тем не менее товарищи, возглавлявшие толпу на площади Первой Ночи, достигли своих целей. Национального совета больше не существовало; более половины членов совета сидели теперь запертыми в подвалах шерифского участка на Мерроудин-стрит. Некоторые советники бежали, других поймали при попытке бегства и подвергли немедленному суду толпы. Несколько тел все еще свисали, как жуткие фрукты, с деревьев вокруг площади.

Кулен руководил толпой, которой предстояло штурмовать Капитанский дворец. Операция прошла на удивление гладко – главным образом благодаря идеально расставленным снайперам из его ополчения, перебившим охрану. Теперь члены ячеек и ополченцы Кулена методично прочесывали дворец, очищая каждую комнату от мебели, одежды, безделушек, произведений искусства и изысканных вин и распределяя добычу среди толпы ликующих сторонников на бульваре Уолтона. Простой дешевый популизм. Гораздо важнее было то, что Кулен заключил под стражу Капитана и его семью (кроме Дионены, самой младшей из дочерей Капитана, ускользнувшей от революционеров), – это дало Слвасте огромный рычаг воздействия на правительственные учреждения, которые все еще сопротивлялись. Поскольку ущерб дворцу нанесли небольшой, революционеры могли бы провести заседание конгресса там, в одном из огромных нетронутых залов. Но Хавьер отсоветовал: «Мы должны полностью порвать со старым режимом; не надо пачкаться, связываясь со дворцом». Слваста полностью согласился с ним. У него все еще дрожала рука от воспоминаний об Исследовательском институте. Он хотел бы взорвать всю громаду дворцового комплекса, а дворцовые сады превратить в общественный парк, уничтожив последний след и символику власти Капитана. Но это может подождать. В данный момент они удерживали столицу, но не остальную часть Бьенвенидо.

В каждый город и провинцию были отправлены посланники с объяснениями, что Временный Народный конгресс – это новое правительство и теперь у жителей Бьенвенидо есть выбор: поддержать его и принять демократию или же изменения произойдут насильственно. Не сегодня и не завтра, но через несколько месяцев или через год старые мэры и губернаторы обнаружат, что их город находится в осаде революционных сил.

Между тем, несмотря на заявление Бетаньевы о победе революции, в Вардане все еще оставались очаги сопротивления. Товакар привел группу товарищей к пятьдесят восьмому дому по Гросвнер-плейс, который до сих пор горел. Разлагающиеся останки Тревина висели на одном из фонарных столбов напротив его разгромленной штаб-квартиры. Более двух десятков заключенных (все обвинены в связях с «Демократическим единством» или с ячейками) были освобождены из застенков, прежде чем дом подожгли. По крайней мере, этим людям не придется встретиться с ужасами Падруйских рудников или с Исследовательским институтом паданцев. Их тюремщиков и следователей либо застрелили во время штурма здания, либо повесили рядом с начальником спустя час.

И все равно многие правительственные учреждения отказались признать законность Временного Народного конгресса. Их сотрудники игнорировали приказ явиться на работу в отделы, где места управляющих уже заняли члены ячеек. Товарищи договорились, чтобы активисты пришли домой к каждому из них и объяснили, почему те должны выйти на работу.

К тому же новое правительство Слвасты не признали девять городских округов (самых богатых), а также все отдаленные округа Национального совета. Он не ожидал такого значительного сопротивления. Неужели они не видят, что революция уже свершилась? Что настало время подлинной демократии?