Фрош подробно описал нам случившееся, речь его была обстоятельной, прерываемой множеством проклятий: он по-прежнему испытывал боль и, похоже, кроме этого выпил еще бутылку в качестве утешения. Мы опаздывали, однако было практически невозможно уговорить смотрителя Места Без Имени сократить рассказ.

Поначалу местные крестьяне отказывались помогать ему, продолжал говорить Фрош, и утверждали, что в замок вернулся дух Рудольфа, что Нойгебау проклят и неспроста недавно в небе видели корабль. Произнеся эти слова, смотритель вопросительно взглянул на нас, однако, поскольку мы промолчали по поводу слона, он не стал спрашивать нас о Летающем корабле.

Несмотря на приложенные им усилия, некоторые животные уже успели покинуть Место Без Имени, и охота на беглецов, которые в конце концов разбежались по всей округе, продлится еще не один день. Я сказал Фрошу, что мы тоже понятия не имеем, кто мог освободить диких животных, и еще меньше, кто мог на него напасть. Мы тут же бежали из Нойгебау, когда увидели, что дикие звери бродят на свободе. По прибытии в Вену я уведомил власти о происшедшем и уже сегодня утром получил повестку.

– Нчево, но я нмогу рньше врмени ути оттда, – сказал он, массируя себе голову и указывая на госпиталь «Бюргершпиталь», из которого только что вышел для небольшой прогулки.

Затем он начал перечислять свои раны и соответствующие процедуры, которые ему пришлось пережить. Сказал, что надеется, что после выхода отсюда ему никогда больше не придется обращаться в больницу, потому что он увидел столько несчастных случаев, а ведь он человек впечатлительный и просто не выносит некоторых вещей etc. И так продолжал он до тех пор, пока чрезмерное количество сливовицы, которая текла в его крови, не вылилась в виде слез. Как это часто бывает с алкоголиками, рассказ Фроша плавно перетек в детские всхлипывания. Мы успокоили его и, поскольку опасались, что он может упасть в обморок, отвели обратно в госпиталь, где передали милосердной опеке молодой монахини.

* * *

Мы следовали указаниям, которые оставил нам Опалинский, чтобы найти жилой дом у южных бастионов. Из-за встречи с Фрошем мы опоздали более чем на час.

Едва повернув на указанную улицу, Симонис удержал меня движением руки.

– Давайте лучше вернемся, – сказал он.

– Почему?

– Нам следует попытаться найти другой вход в дом. Чрезмерная осторожность никому не мешает.

– Но Опалинский написал, что мы должны следовать его указаниям.

– Мы все равно найдем его, господин мастер, доверьтесь мне. Иным путем было несложно попасть в условленное место.

В Вене все дома соединены друг с другом. Мы проскользнули через входную дверь дома на соседней улице и через несколько коридоров и внутренних дворов быстро достигли цели.

– Пстая квартира? Нверху, на чтвртом этаже, там живут Цвитковиц. То есть жили, – мрачным голосом произнесла пожилая женщина с первого этажа, прежде чем снова быстро захлопнуть дверь. – Эт еднственая, где пселилисьчновнки. Остлнные квртиры все запрты, и нкто не знает скльк. Ехали все. Я вт ккк раз сбираю сви пжитки.

Голос старухи был полон злобы на императорских чиновников, которые вынудили выехать всех жителей дома. Так мы воочию столкнулись с проявлениями квартирного права, о котором рассказывал Симонис: жильцы вынуждены были отдать свой дом придворному паразиту, который начал пересдавать их квартиры внаем нелегально. А Опалинский теперь собирал плату с новых жильцов.

Мы поспешно поднялись вверх по лестнице, не встретив ни одной живой души.

Мы сразу увидели квартиру, потому что дверь была открыта. Мы вошли, она оказалась полупустой. Большая часть мебели и картин была вывезена совсем недавно: на полу еще виднелись следы и белые пятна на стенах, где прежде, должно быть, висели картины, распятия и часы.

Благодаря проведенным осмотрам, я уже успел хорошо познакомиться с домами венцев. Внутренняя обстановка квартир и их планировка означали бы у меня на родине счастье и достаток для любого. Скромная венская семья имеет примерно столько же, сколько пять зажиточных семей в Риме. Стены толстые и крепкие, окна большие, крыши высокие, покрытые черепицей и увенчанные массивными, солидными трубами. В квартирах по большей части есть прихожая и хорошо обустроенная кухня. Входная дверь широкая, равно как и та, через порог которой мы только что переступили.

– Ян, ты здесь? – крикнул Симонис. Нет ответа.

– Он, наверное, уже ушел, – сказал я.

Из первой комнаты можно было пойти направо или налево. Мы выбрали правую сторону и попали в кухню. Как обычно в Вене, здесь была красивая печь и большой выбор кухонных принадлежностей, какие в Риме можно обнаружить только в самых богатых, изысканно обставленных домах. В эрцгерцогстве выше и ниже Энса посуда всегда была самого лучшего качества, а у вилок – три, а иногда даже четыре зубчика.

Семья Цвитковиц взяла с собой кое-что из кухонной мебели, но не ее содержимое: медные столовые приборы, металлические чайники, жестяные сковороды, миски из цинка, стаканы самой разной величины и вида лежали стопками на полу или были свалены в кучу. Рядом со стопкой тарелок, ожидавшей в уголке, когда ее унесут, я заметил несколько красных капель. Я обратил на них внимание Симониса.

– Кровь, – глухим голосом произнес он.

Большое количество тряпок, салфеток, скатертей из тонкой ткани, украшенных красивым кружевом, – это совершенно нормальное явление венских буфетов. Потому что в кухнях этого города масло льется рекой.

На одном из столов я заметил красивую скатерть с подходящими салфетками, все были аккуратно сложены одна поверх другой. Кое-что бросилось мне в глаза, когда я пересчитал салфетки: их было три, а не шесть или двенадцать, как обычно.

В Вене кухарки пользуются особыми вертелами. Три или четыре с насаженным на них мясом они закладывают в печь, один поверх другого, чтобы сок с верхних кусков мяса капал на нижние. Однако поскольку никому не хочется тратить часы на то, чтобы сидеть у очага, переворачивая вертела, венцы изобрели гениальный автоматический механизм вращения, который, подобно часам, управляется весами, шариками и цепочками и приводится в действие горячим паром из печи. Благодаря этому механизму мясо на вертеле поворачивается равномерно и попадает на стол хозяев дома хорошо прожаренным.

На полу кухни я увидел стекатель с шестью вертелами. Как всегда, они были сделаны великолепно: длинное, очень остро заточенное острие с зубчиками, которые задерживаются в мясе и препятствуют тому, чтобы его можно было легко снять, было съемным. Но здесь лежало только четыре вертела. Двух не хватало.

– Опалинский, где ты, черт побери? – снова крикнул Симонис, впрочем, без особой уверенности.

Из кухни мы попали в другую комнату, так называемую гостиную, которая широко распространена в Австрии и напоминает нашу столовую. Здесь проводят большую часть времени, поскольку в комнате есть закрытая печь особого типа, ее можно встретить только в северных странах. Она дает приятное, равномерное тепло и служит для защиты от зимней стужи лучше всякого камина. В гостиной венцы любят держать множество певчих птиц и разные украшения (шелковые вышитые ширмы, облицовка стен, фарфор, картины, стулья, зеркала, настенные часы и тарелки), которые обычно мешают гостям. Очень трудно пройти по комнате, не наткнувшись на один из этих предметов обстановки, после чего он немедленно падает и разбивается на тысячу осколков – все это издержки роскоши, которую так не ценит отец Абрахам а Санта-Клара.