Или чиркнут спичкой...

Тут он слышит слабое жужжание электроотвертки, крышку откидывают, и над ним стоит молодой водитель, улыбаясь ему. Адан сдирает дыхательный аппарат, берется за протянутую руку, и парень помогает ему выбраться из ящика.

На деревянных ногах Адан стоит в пыли дороги и видит у обочины припаркованный белый «лексус». Другой улыбающийся парень, шея у него сплошь разукрашена бандитскими тату, протягивает ему связку ключей.

— Заведи сам, — бросает Адан.

Поверни ты в зажигании ключ, сам взлети на воздух в клубах пламени и покореженного металла, когда бомба под тобой взорвется.

Парень бледнеет, но, кивнув, забирается в «лексус» и включает мотор.

Мотор урчит.

Бандит выбирается из машины, посмеиваясь.

Адан садится в машину.

— Где мы?

Ему объясняют, куда ехать, чтобы попасть на шоссе. Через час Адан уже въезжает на стоянку госпиталя.

Он шагает через автостоянку, и ему чудится, будто за ним следят десятки глаз.

Но никто не выскакивает из машин, люди в куртках с надписью «DEA» на спине не набрасываются на него с криками, приказывая лечь на землю. Вокруг лишь печальная, мрачноватая .тишина больничной автостоянки. Адан заходит в двери госпиталя и узнает, что палата его дочери на восьмом этаже:

Двери лифта разъезжаются.

На скамейке в коридоре сгорбившись сидит Люсия, по лицу у нее катятся слезы. Он обнимает жену:

— Я опоздал?

Не в силах говорить, она мотает головой.

— Я хочу ее видеть. — Адан открывает дверь палаты и заходит. В лицо ему тычет пистолетом Арт Келлер:

— Здорово, Адан.

— Моя дочь...

— С ней все отлично.

Адан чувствует, как что-то острое колет его сквозь рубашку, жалит сзади.

И мир проваливается в черноту.

Арт с Шэгом укладывают потерявшего сознание Адана на каталку и везут вниз, в морг. Засовывают там в мешок, опять пристегивают к каталке и выкатывают к фургону с надписью «Похоронное бюро Идальго». Через сорок пять минут они в безопасном месте.

Заставить Люсию предать мужа оказалось довольно легко, но подлее поступка, пожалуй, Арт в жизни не совершал.

Они несколько месяцев следили за ней, держа под наблюдением дом, подключившись к телефону, прослушивая мобильник, пытаясь взломать код, с помощью которого переговаривался Адан Баррера с дочкой.

В конце концов решить проблему им помогли цифры.

Номер банковского счета Люсии.

Как бы они ни отмывали деньги, Люсия не могла объяснить происхождение своих капиталов. Конец песне. Она не работала, но вела образ жизни, свидетельствующий, что доходы у нее очень даже неплохие.

Однажды, когда Люсия выходила из дорогой кулинарии рядом с их домом в богатом квартале Ранчо Бернандо, Арт подошел и заговорил с ней. А женщина она еще привлекательная, подумал Арт, глядя, как она выходит из дверей, толкая перед собой магазинную тележку. Фигурка стройненькая благодаря занятиям в спортклубе три раза в неделю, красиво уложенные волосы искусно подкрашены в янтарные тона в салоне Хозе Эбера на Ла-Коста.

— Миссис Баррера?

Она испуганно обернулась, потом как-то вся сникла.

— У меня сейчас девичья фамилия, — ответила она, глядя на жетон, который он продемонстрировал ей. — Мне ничего не известно ни о делах моего мужа, ни о том, где он сейчас находится. А теперь, пожалуйста, извините меня. Мне нужно забрать дочь из...

— Она в списке учениц-отличниц, правильно? — Арт улыбался, хотя чувствовал себя последним дерьмом. — В клубе хорового пения? У нее «отлично» по английскому и по математике? Позвольте спросить вас, а как девочка будет справляться, когда вы сядете в тюрьму?

И выложил ей все прямо тут, на узкой полосе стоянки магазина: посадят ее самое малое за уклонение от налогов, но сценарий еще хуже — а я уверен, что сумею этого добиться, добавил Арт, — ее обвинят в получении наркодоходов, что обеспечит ей от тридцати лет до пожизненного, по приблизительным прикидкам.

— Я отберу у вас дом, ваши машины, ваши банковские счета, — продолжал Арт. — Вы будете отбывать срок в федеральной тюрьме, а Глория — жить на социальное пособие. Как думаете, бесплатная медицина обеспечит ей уход, необходимый для ее здоровья? Девочке придется простаивать в очередях в дешевых клиниках, лечиться у самых «лучших» докторов...

Ну ты молодец, Арт, думал он. Используешь как рычаг неизлечимо больную девочку. Он заставил себя вспомнить труп младенца в Эль-Саузале в мертвых объятиях матери.

Люсия полезла в сумочку за телефоном:

— Я позвоню своему адвокату.

— Ага, договоритесь с ним о встрече в федеральной тюрьме, — подсказал Арт, — потому что туда мы сейчас с вами отправимся. Знаете, я могу послать кого-нибудь в школу забрать Глорию, ей объяснят, что ее мамочка в тюрьме. И отвезут в Центр Поласки. Там она заведет много милых новых друзей.

— Вы низкий человек!

— Ну, по низости я второй. За первого вы вышли замуж. И по-прежнему берете у него деньги, вам все равно, как они ему достаются. Желаете взглянуть на кое-какие снимки, которые просветят вас, как Адан делает деньги для своей дочери? У меня они в машине.

Люсия расплакалась:

— Моя дочь очень больна. Ей нужны дорогие лекарства... Она не сможет вынести...

— ...жизни без мамы, — подхватил Арт. — Я понимаю.

Он позволил ей подумать минуту-другую, уверенный, какое решение она примет.

Люсия вытерла глаза.

— Что вы хотите, чтобы я сделала? — спросила она.

Сейчас Арт закончил печатать на ноутбуке и перевел глаза на Адана, прикованного наручниками к кровати. Адан открыл глаза, пришел в себя и понял: это не ночной кошмар, его не стряхнешь, проснувшись.

Узнав Арта, Адан бросает:

— Удивительно, как это я еще жив.

— И мне тоже.

— Почему же ты не убил меня?

Потому что устал от убийств, говорит себе Арт. Меня уже наизнанку выворачивает от крови. Но отвечает:

— У меня насчет тебя есть планы получше. Позволь мне рассказать тебе о федеральной тюрьме в Мэрион, штат Иллинойс: ты будешь проводить по двадцать три часа в день один, в камере восемь на семь, из которой даже не сможешь выглянуть на улицу. А час в день тебе разрешат гулять взад-вперед в одиночку между двумя стенами из железобетонных блоков с колючей проволокой поверху, видя дразнящий клочок голубого неба. Десятиминутный душ будешь принимать два раза в неделю. А пакостную жратву тебе будут совать через отверстие в двери. Спать придется на металлических нарах, под тонким одеялом, при свете, включенном с двенадцати ночи до семи утра. Будешь присаживаться на корточки, будто животное, над открытой дыркой туалета без всякого сиденья и нюхать собственное дерьмо и мочу. И я ни за что не стану требовать смертного приговора. А буду настаивать на пожизненном, без права отпуска на поруки. Сколько тебе сейчас — где-то сорок пять? Надеюсь, ты проживешь еще долго-долго.