Пардот беспомощно сгорбился на скамье, упершись спиной в грубый камень стены перехода.

— Я… я хотел сделать, как лучше, — сказал он, и слова застревали у него в горле. Он смотрел на сына, и глаза его наполнялись слезами стыда и растерянности. — Ты действительно мой последователь. Иногда я думал: сможешь ли ты когда-нибудь научиться всему, что необходимо знать планетологу? Но теперь я вижу, что ошибался. Ты понимаешь гораздо больше, чем я мог себе представить.

Лиет присел на скамью рядом с отцом. Поколебавшись, планетолог положил руку на плечо сына, и в этом жесте было теперь намного больше смысла. Лиет взял Пардота за руку и, испытывая чисто фрименское удивление, смотрел на слезы, которые текли по щекам отца.

— Ты действительно мой наследник и последователь, и со временем ты станешь, как и я, имперским планетологом, — сказал Пардот. — Ты понимаешь мою мечту, но ты сделаешь ее еще более великой, потому что у тебя есть не только наблюдательность, но и сердце.

Хорошее правление по большей части невидимо. Если все идет гладко, то никто не замечает трудов и дел герцога. Именно поэтому он должен временами давать народу повод для радостного возбуждения, пищу для разговоров и предмет для долгих воспоминаний.

Герцог Пауль Атрейдес

Кайлея поняла, что у нее есть шанс, во время одного из нескончаемо длинных обедов в банкетном зале каладанского замка. Черноволосый Лето сидел со счастливым видом во главе длинного стола на герцогском кресле, а слуги обносили гостей приправленной пряностями рыбой в соусе, любимой едой низшего сословия — рыбаков и крестьян.

Лето ел с отменным аппетитом, наслаждаясь вкусом грубо приготовленного блюда. Может быть, оно напоминало ему о беззаботном детстве, проведенном в играх на пристанях, плаваниях на рыбацких лодках и в увиливании от занятий по ведению государственных дел Великого Дома. Насколько сейчас понимала Кайлея, старый герцог Пауль позволял своему единственному наследнику проводить слишком много времени с простолюдинами и проникаться их мелкими нуждами и заботами, уделяя очень мало внимания обучению сына нюансам политики. Ей было ясно, что герцог Лето никогда не понимал, как управлять Домом и лавировать между соперничающими силами Гильдии, ОСПЧТ, императора и Ландсраада.

Виктор сидел рядом с отцом на высоких подушках, положенных на стул, чтобы мальчик мог доставать до стола. Темноволосый мальчик хлебал суп, подражая отцу, а Лето прилагал все усилия, чтобы не отстать в чавканий от шестилетнего сына. Это особенно действовало на нервы рафинированной аристократке Кайлее, которая терпеть не могла грубых привычек Лето. Но ничего, настанет день, когда Виктор станет наследником, а она регентом, и тогда Кайлея позаботится о том, чтобы правильно воспитать сына. Он научится уважать свое положение и поймет обязанности главы Великого Дома. Мальчик должен будет соединить в себе лучшие черты Атрейдесов и Верниусов.

Гости ломали грубый хлеб и запивали его горьким каладанским элем, хотя Кайлее было доподлинно известно, что в погребах замка хранятся самые тонкие и изысканные вина. Вокруг раздавались смех и веселые голоса, но Кайлея не принимала участия в разговорах, едва притрагиваясь к пище. Через несколько кресел от нее сидел Гурни Халлек, который принес свой новый балисет, решив развлечь присутствующих музыкой. Так как этот человек был близок к отцу, которого не знали ни она, ни ее брат, она чувствовала расположение к Гурни, хотя он сам относился к ней настороженно и неприязненно.

Сидевший напротив сестры Ромбур был вполне доволен своим соседством с Тессией и соперничал с Лето в количестве поглощенной жареной рыбы. Туфир Гават, по обыкновению, почти не притрагивался к еде, то и дело оглядывая присутствующих. Кайлея изо всех сил старалась избегать его проницательного взгляда.

В середине стола сидела Джессика, подчеркивая этим, что ее положение в доме не ниже положения Кайлеи. Как она ненавидела эту смазливую бабенку! Будь ее воля, Кайлея удавила бы ведьму из Бене Гессерит. Молодая женщина ела с расстановкой, настолько уверенная в прочности своих позиций, что не выказывала никакой самоуверенности. Временами она посматривала на лицо Лето, прочитывая малейшие нюансы его мыслей и чувств с такой же легкостью, как слова, запечатленные на катушке шиги.

На этот раз Лето созвал гостей к обеду без всякого видимого повода. Кайлея не могла вспомнить никакой годовщины, никакого праздника или торжественного события, которое надо было бы отметить сегодня. Она заподозрила, что в голову Лето пришел очередной сумасбродный план, который герцог решил воплотить в жизнь, невзирая на советы, которые могла дать ему Кайлея или кто бы то ни было еще.

Над столом плавали светильники и приборы для индикации ядов — похожие на медлительных насекомых, но очень нужные в условиях феодальной вражды между Домами приспособления.

Лето прикончил огромную миску жаркого и вытер губы вышитой льняной салфеткой. Довольно вздохнув, он откинулся на резную спинку герцогского кресла ручной работы. Виктор, едва не упав с подушек, сделал то же самое. Правда, мальчик справился лишь с третью жаркого, положенного в его маленькую миску. Уже решив, какую песню он споет после обеда, Гурни Халлек оглянулся на девятиструнный балисет, висевший на стене.

Проследив за взглядом Лето, Кайлея увидела, что герцог осматривает обеденный зал, переводя глаза с портрета старого герцога на голову быка, на рогах которого все еще были видны пятна запекшейся крови. Кайлея не могла понять, о чем думает герцог, но ведьмочка Джессика смотрела на Лето с таким видом, будто она знает доподлинно, что замышляет Лето Атрейдес. Кайлея нахмурилась и отвернулась.

Когда Лето поднялся, она глубоко вздохнула. Кажется, сейчас он начнет произносить одну из своих нескончаемых герцогских речей, вдохновляя своих подданных и призывая их радоваться прелестям жизни. Но если жизнь так хороша, то как случилось, что погибли их с Ромбуром родители? Почему она и ее брат, наследники Великого Дома, находятся в изгнании, а не наслаждаются тем, что принадлежит им по праву рождения?

Двое слуг поторопились к столу, чтобы убрать пустые миски и остатки хлеба, но Лето отослал их движением руки, чтобы они не прерывали его речь.

— На следующей неделе исполнится двадцать лет с тех пор, как мой отец погиб во время корриды. — Он взглянул на портрет старого герцога, одетого в костюм матадора. — Вспомнив об этом, я подумал также о тех грандиозных увеселительных представлениях, которые устраивал герцог Пауль для своих подданных. Они отвечали ему за это любовью, и мне кажется, что и я должен создать для подданных подходящее представление, которого ждут от герцога Каладана.

Гават внезапно насторожился.

— Что вы намерены делать, мой герцог?

— Ничего столь же опасного, как бой быков. — Лето улыбнулся Виктору, а затем и Ромбуру. — Но я хочу сделать нечто такое, о чем люди будут долго и с удовольствием вспоминать. Скоро мне придется посетить Совет Ландсраада на Кайтэйне, чтобы снова приступить к дипломатической миссии по прекращению вражды между Моритани и Эказом, особенно учитывая, что, вероятно, в ближайшем будущем мы заключим более тесный союз с Домом Эказа.