Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, Господи, на что это будет похоже, если она согласится работать с Майклом? А если ей придется видеть, как Сэм обнюхивает Эйприл Айронз прямо перед ней? Она не уверена, что сможет выдержать это.
– Я только удивлена, это так… неожиданно. Я работаю с тобой и с Майклом Маклейном! Будто сон становится явью. Я довольна, Сэм, это действительно большая честь.
Похоже, он не заметил, как потрясла ее эта новость. «Да, – подумала Джан, – когда Сэм работает над своим проектом, он ничего не замечает».
– Но послушай. Действительно есть одна проблема. Я не могу участвовать в сексуальных сценах, – выпалила она. – Не могу.
Сэм замер, с улыбкой и глядя на нее. Затем рассмеялся.
– Так дело только в этом? – спросил он. – В голых сценах?
– Ничего себе – «только в этом»! – строго сказала Джан.
– О, послушай, не хочешь раздеваться, не надо. Найдем дублершу. Нет проблем. Я подделаю это. Перейдем с твоего лица к ее телу. Нет проблем.
– А зачем вообще они? Зачем ПОКАЗЫВАТЬ это?
– Но это же любовная история.
– Но не половая история.
– О, не надо. ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ. Современность. Необходимость.[15]
– Но вы не показываете голого Майкла Маклейна. Это что, тоже объясняется современностью?
– Полагаю, что это – средний возраст, клонящийся к концу, – Сэм глупо улыбнулся. – Но тебе бы лучше это знать.
– Я-то ЗНАЮ. Почему это так необходимо?
– О, ты знаешь все мои ответы. Потому что мужчины любят это. Потому что женщины ничего не имеют против. Потому что мужчины не любят видеть голых мужчин…
– Почему?
Сэм пожал плечами.
– Не знаю. Они не любят сравнивать себя с кем-либо еще. Может быть, боятся собственных гомосексуальных чувств. Или чувствуют себя униженными при виде…
– А что если женщин унижает женская нагота? И они ничего не имеют против мужской?
– О, не надо. Не открывай мир заново. Так всегда было. Женская нагота – красива. Мужская – оскорбительна.
– Я чувствую, тут все гораздо глубже! – воскликнула Джан. – Это, по-моему, делается, чтобы угнетать женщин. Чтобы показать им, какими совершенными они должны быть, чтобы использовать свои тела для продажи: как товар! Продать, как вы хотите продать меня. Сэм положил руку ей на ладонь. Но Джан отдернула ее.
– Я нравлюсь тебе, Джан! Ты этого не хочешь, но это так.
– Конечно, нравишься. Ты мой режиссер.
– Нет, я не хочу сказать, что нравлюсь тебе профессионально. Я хочу сказать, что тебе нравлюсь Я. Я произвел на тебя большое впечатление. Ты очень необычная женщина. Не только красивая, но и очень умная. И ты можешь работать. Я понимаю твою озабоченность. Но пусть я тебе нравлюсь. Работай со мной. Доверься мне.
Джан посмотрела на это длинное, загорелое и красивое лицо. Сэм все еще оставался самым привлекательным мужчиной из всех, кого она когда-либо знала. Джан была ослеплена его умом, поведением и его «Эй, я хороший парень» отношением. Все это соблазняло ее. Она почувствовала, что краснеет, и опустила голову, разглядывая поверхность стола. Сэм смотрел на нее. Неужели она ему нравится? Джан отвернула голову в сторону. Несмотря на ресторанный шум, она могла слышать его дыхание и свое собственное дыхание тоже. Господи, если бы хотя бы часочек полежать с ним рядом и быть действительно вместе, ну хоть чуть-чуть.
Сэм снова дотронулся до ее руки, и на этот раз Джан позволила ему это.
– Я буду оберегать тебя, – сказал Сэм. – Только позволь. Дай мне попробовать. Я хороший режиссер. Я люблю моих актеров, Джан. Доверься мне.
– Попробую, – пообещала она.
Шарлин попросила убрать дом как следует к приезду мамы. Теперь все чисто. Ни пятнышка. Если не считать, конечно, коробок, которые Шарлин взяла для Доуба.
«И что он собирается делать со всеми этими левыми ботинками? – в тысячный раз задавала она себе этот вопрос. – Доуб, лучше не надо заставлять меня делать что-то противозаконное!»
А что она скажет маме, когда та придет и увидит все эти коробки? Если, конечно, мама когда-нибудь приедет.
Шарлин сидела в большой гостиной, просматривала каталог и краем глаза наблюдала, как Дин играет с собачками. Потом она снова взглянула на часы. Шарлин заказала машину, чтобы привезти сюда маму в семь часов. А уже было почти восемь. Еда давно была готова и теперь остывала. Опоздание на час. Шарлин беспокоилась. Сегодня вечером Дин должен был увидеть маму первый раз. Шарлин не хотела, чтобы что-то было не так.
Но многое было уже не так: Флора Ли взяла деньги на переезд, но никуда не переезжала – она все еще была в плохом месте в восточной части Лос-Анджелеса. И два раза ее приглашали прийти, и оба раза она не приходила. На следующий день она звонила Шарлин и плакала, заверяя дочь, что ей стыдно смотреть в глаза своему ребенку.
Дин был расстроен.
А теперь Дин прервал ее мысли:
– Думаешь, мама узнает меня?
Прежде чем Шарлин ответила, охранник у ворот дал звонок и пропустил машину Флоры Ли. Слава Господу!
– Конечно, узнает, – заверила его Шарлин.
Вместе они открыли входную дверь, вышли на крыльцо и стояли на верхней ступени, в то время как автомобиль ехал по дорожке. Флора Ли вышла из него с помощью водителя. Она взглянула на крыльцо и увидела Шарлин. Затем побежала по лестнице с раскрытыми объятиями.
– Моя девочка, – кричала она, как будто не видела Шарлин еще с Лэмсона. Потом Флора Ли покачнулась. Шарлин шагнула вперед и поддержала ее. Мама выпрямилась, как будто ничего не произошло. У Шарлин упало сердце. Флора Ли была пьяна. Вот почему она приехала так поздно.
– Ну и где же мой малыш? – завопила мамаша, проходя прямо в дом мимо Дина. Парень последовал за ней.
– Я здесь, мамочка, – сказал он женщине, движущейся в гостиной по кривой линии. Флора Ли повернулась и протянула к нему руки.
Дин, сам того не желая, отшатнулся.
Шарлин наблюдала, как Дин смотрит на свою мамочку. Флора Ли попыталась привести себя в порядок. При этом она выглядела особенно странно, странно для Дина, который последний раз видел свою мамочку в шестилетнем возрасте. Волосы у Флоры Ли были чистыми, но уж очень желтыми. Зеленое платье. Слишком много украшений. Слишком сильные духи. И сверкающие желтые туфли на высоких каблуках, из-за которых она не могла нормально держаться на ногах.