Она захлопнула дверь и заперла все замки.

Через минуту ко мне в номер постучал Абдулла, прервал мои разъяренные метания по гостиной и велел спуститься.

Абдулла, Команч и еще трое людей Санджая припарковали мотоциклы рядом с моим байком. Я завел мотоцикл, и мы поехали на юг, к фонтану Флоры, где дорогу нам перегородила цистерна с водой, со слоновьей медлительностью разворачиваясь на перекрестке.

– Тебе не любопытно, куда мы едем? – спросил Абдулла.

– Не-а. Мне ваше общество нравится.

Он улыбнулся. Мы поехали по Колабе к причалу Сассуна и припарковали байки у входа на военно-морскую базу, в тени широких ворот, запертых на ночь. Абдулла отправил мальчишку за чаем, а мотоциклисты заняли наблюдательные позиции.

– Фардина убили, – сказал Абдулла.

– Инна лилляхи ва инна иляйхи раджиун, – невозмутимо произнес я, скрывая боль. – Поистине, мы принадлежим Аллаху, и, поистине, к Нему мы вернемся.

– Субханаху ва та’аля, – ответил Абдулла. – Да снизойдет милость Аллаха на его грешную душу.

– Амин, – добавил я.

Фардин, всегда вежливый и заботливый, так ловко умел разрешать споры, что мы прозвали его Политиком. Он был отважным воином и верным другом, у него – единственного из людей Санджая – не было врагов внутри Компании. Его любили все.

Если «скорпионы» убили Фардина в отместку за поджог особняка Вишну, то жертву выбрали крайне неудачно. Смерть Фардина ожесточила сердца всех людей Санджая.

– Его «скорпионы» убили? – спросил я.

Команч, Шах, Рави и Дылда Тони злобно захохотали.

– Фардина подстерегли где-то между фонтаном Флоры и Чор-базаром, – сказал Шах, утирая сердитые слезы. – Мотоцикл мы нашли в Байкулле, на обочине.

– Его куда-то увезли, связали, пытали, вытатуировали на груди скорпиона и пырнули ножом в сердце, – объяснил Дылда Тони и презрительно сплюнул. – Конечно «скорпионы», тут и гадать нечего.

Дылда Тони – как и второй Тони в Компании Санджая, Малыш Тони, – получил свое прозвище из-за роста.

Татуировка на груди оскорбляла больше всего – Фардин, как многие мусульмане, строго придерживался законов ислама, запрещающих осквернять тело изображениями. Подобное надругательство превращало бандитские разборки в межконфессиональную вражду.

– Ни фига себе… – вздохнул я. – Вам помощь нужна?

Они снова рассмеялись, на этот раз без злости.

– Мы приехали тебе помочь, брат, – сказал Абдулла.

– А мне-то зачем? – удивился я. – Что происходит?

Отсмеявшись, Абдулла объяснил:

– За твою голову награду сулят.

– Предложение действительно сутки, – добавил Команч.

– Как это?

– А вот так – с сегодняшней полуночи до завтрашней, двадцать четыре часа, – пояснил Шах.

– И сколько же обещают?

– Целый лакх, – ответил Рави. – Сто тысяч рупий. Гордись, дружище, теперь ты себе цену знаешь.

В то время сто тысяч рупий равнялись примерно шести тысячам долларов. В Америке на эти деньги можно было купить грузовик, а в южном Бомбее такая сумма соблазнила бы любого наемного убийцу. Впрочем, некоторые мои знакомые с радостью прикончили бы меня и бесплатно, из любви к искусству.

– Спасибо за предупреждение, – сказал я.

– И что ты делать собираешься? – спросил Абдулла.

– Буду держаться подальше от Карлы. Чтоб ее случайной пулей не задело.

– Мудрое решение, – кивнул Абдулла. – Тебе из дому ничего не нужно?

Что нужно человеку, на которого открыли охоту? Я жил на улицах, был готов ко всему. Пара прочных ботинок, удобные джинсы, чистая футболка, счастливая кожаная безрукавка с внутренними карманами, доллары, рупии, два ножа за поясом и верный мотоцикл. Пистолета у меня не было, но я знал, где его раздобыть.

– Нет, все мое – со мной. Ночь переживу. Еще раз спасибо за предупреждение. Через сутки увидимся, Аллах хафиз, – ответил я, собираясь завести байк.

– Эй, погоди! – воскликнул Дылда Тони.

– Куда это ты собрался? – спросил Рави.

– Да есть тут одно местечко, – сказал я.

– Какое местечко? – насупился Абдулла.

– Надежное, Аллах хафиз, – ответил я.

– Погоди, кому говорят! – повторил Дылда Тони.

– Что еще за местечко? – поинтересовался Рави.

– Такое. Все знают, как туда попасть, но только я знаю, как оттуда выбраться.

– Ты что несешь? – возмутился Команч.

– Заберу свой пистолет, запасусь фруктами и пивом да и залягу там на сутки. Не волнуйтесь, завтра увидимся.

– Нет уж, – помотал головой Рави.

– Санджай нам запретил тебе помогать, – сказал Абдулла. – Но времена настали неспокойные, особенно после того, как убили Фардина, советника Компании. Теперь местные жители помогают нашим людям патрулировать границы территории. Вот видишь, даже Команч к нам присоединился, хотя от Санджая давно ушел.

– Совершенно верно, – добавил Рави.

– Так что тебе никто не запрещает нам помогать, а мы от твоей помощи не станем отказываться, – продолжил Абдулла. – Объедем район, потом отдохнем, и ты с нами сутки побудешь. Заодно и объявишь о том, что поддерживаешь Санджая.

– Ага, если захочешь… – начал Дылда Тони.

– То мы тебя останавливать не станем, – завершил Рави.

– В общем, Лин, поедешь с нами границу патрулировать. – Абдулла дружески хлопнул меня по плечу. – Докажешь, что готов защищать людей Санджая от врагов.

Предложение было весьма заманчивым, но соглашаться не хотелось.

– А если один из вас из-за меня под пулю попадет? – спросил я. – Что мне тогда делать?

– А если ты за нас под пули встанешь? – ответил Абдулла. – Что нам тогда делать?

Все завели мотоциклы, и мы медленно тронулись в путь по улицам и бульварам южного Бомбея: двое впереди, трое позади.

Мужчины умеют забывать о несущественном. Лучше всего это удается мужчинам, движимым чувством долга.

За мою жизнь назначили награду… Я понятия не имел, кто это сделал, и старался об этом не думать. Теперь главным было выжить. Вдобавок власти моей родной страны тоже обещали вознаграждение за мою поимку, так что я с легкостью отогнал тревожные мысли и вместе с Абдуллой отправился патрулировать границы территории Санджая.

Патрульный объезд я совершал не впервые: многие бандитские группировки считали южный Бомбей лакомым кусочком и пытались отвоевать его у Санджая. Мы часто отправлялись в ночной дозор, предупреждая внезапные нападения конкурентов; восемь мотоциклистов, разбившись на две группы, охраняли территорию по четыре часа, а потом сменялись.