Подождем решения партии и тогда всех скопом накажем. И хватит мне показывать эти папки с делами на зк. Ты же зашел посоветоваться – вот и я дал тебе совет подождать пока, в следствие же я не имею права вмешиваться, – хитро улыбнулся Шедвид, показывая ряд желтых кривых зубов в оскале губ.

– Понял, Осип Абрамович, так и сделаю, как Вы посоветовали, – почтительно ответил следователь Воробьев, собирая папки, – разрешите идти?

– Ладно, идти, – миролюбиво разрешил Шедвид, – и потревожь в лагере наших осведомителей, чтобы усилили бдительность и помогли выявить скрытых врагов народа. Выйдет постановление партии, а у нас уже всё будет готово, и мы этих контриков враз и кончим, – и начальник 3 отдела, снова углубился в чтение газеты, которой только что обмахивался от жары.

Воробьёв пятясь, покинул кабинет и, помахав рукой секретарше Оле, вышел коридор. – Умеет же Ося устроится по женской части, – завистливо подумал он, вспоминая стройную выпуклую фигурку секретарши.

– Ну, ничего, если всё пойдет как надо, то и Ося скоро споткнется – глядишь я и буду начальников отдела вместо него, как и обещает Солонович, тогда и Оля перейдет ко мне по наследству.

Дело в том, что в прошлый приезд Солоновича, тот предложил Воробьеву давать информацию на сотрудников 3 отдела, на что Воробьев немедленно согласился и сразу же донёс на Шедвида по его амурным делам с секретаршей Олей, на которую Воробьев смотрел, пуская слюни и изредка довольствуясь интимными услугами лагерной воспитательницы Гладышевой: той самой, что была воспитательницей на фаланге Ивана Петровича Домова. За информацию Солонович обещал Воробьеву повышение по службе, а другого пути здесь не было, как вместо Шедвида.

Для Ивана Петровича потянулись длинные дни тревожного ожидания, но на допросы его перестали вызывать, будто снова позабыв о нем, как уже было прошлой осенью. Воробьёв воспользовался советом Шедвида и занял выжидательную позицию, перестав вызывать подследственных на допросы и занявшись поиском новых обвиняемых среди зк.

В духоте камеры СИЗО прошли два месяца жаркого сибирского лета, но для Ивана Петровича ничего не менялось и ничего не случалось. Сокамерники приходили и уходили: кто назад в лагерь, если обвинение считало поступок незначительным, типа драки между уголовниками на фалангах, кто уходил в штрафной колонне по этапу в другие лагеря, где условия работы были более суровыми, чем в Бамлаге, например, под Магаданом, а Иван Петрович всё ждал решения своей участи.

Тем временем, нарком НКВД Ежов Николай Иванович получил одобрение Политбюро партии большевиков на своё предложение упростить процедуру привлечения к ответственности лиц, причастных к контрреволюционной деятельности, саботажу, вредительству и прочим деяниям против Советской власти.

Получив разрешение Политбюро, нарком Ежов издал приказ от 31.07.37г. № 0447 « Об операции по репрессировании бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» по организации внесудебных троек для осуждения врагов народа быстро и решительно. В областях, краях и республиках были учреждены внесудебные органы уголовного преследования, состоящие из секретаря партийного органа субъекта, местного руководителя НКВД и прокурора или уполномоченных их заместителей, при секретаре – обычно гэбисте, который готовил документы на обвиняемых, по материалам представляемым органами НКВД. Эти тройки должны были выносить приговоры обвиняемым заочно, на основании документов представленных секретарем, и этот приговор был окончательным без права обжалования.

В августе месяце была учреждена такая тройка из местных руководителей партии, НКВД и прокуратуры в Дальневосточном крае, где и находился Бамгал, а в этом лагере в СИЗО находился Иван Петрович Домов и находился уже 10 месяцев, по лживому доносу и воле следователя Воробьёва и его начальника Оси Шедвида. При этой внесудебной тройке, в составе: Люшков Г. С. – начальник УНКВД по Дальневосточному краю; Стацевич Г.М. – 2-ой секретарь Крайкома и Птуха В.В. – начальник отдела Крайкома был назначен секретарем начальник 8 отдела УГБ НКВД по ДВК (что означало: Управление государственной безопасности Наркомата внутренних дел по Дальневосточному краю) – старший лейтенант госбезопасности, некий Солонович, якобы приятельствующий своему соплеменнику Осе Шедвиду.

В руках старшего лейтенанта Солоновича с местечковым воспитанием и неполным средним образованием, дополненным курсами подготовки красных командиров, оказались жизни и судьбы тысяч людей. От такой власти у любого может закружиться голова, даже более крепкая и образованная.

Проведя несколько заседаний тройки, по материалам уголовных дел, представленных НКВД и подписав расстрельные приговоры на обвиняемых, Солонович упростил процедуру обвинений и приговоров тройки так, чтобы ему оставалось только представлять на подпись тройки списки обвиняемых с вынесенным приговором и самому подписать краткий протокол по каждому осужденному с указанием вынесенного тройкой приговора.

Для этого он разослал во все райотделы НКВД образцы справок, на обвиняемых, которые руководители райотделов НКВД или начальники особых отделов лагерей должны были представлять ему вместо пухлых папок уголовных дел с протоколами допросов и другими доказательствами вины обвиняемых. По этой справке на листке бумаги и выносилось решение тройки о судьбе обвиняемого, точнее сказать не выносилось решение тройки, а утверждалось тройкой то решение, которое уже вынес Солонович в протоколе, представленном членам тройки на утверждение.

Доверенным гэбистам в райотделах и лагерях, Солонович даже выдал пустые бланки протоколов приговоров, которые нужно было просто заполнить и вместе со справкой переслать лично ему на подпись. Эти бланки протоколов были бумагами строгой отчетности и под номерами, и если такой бланк бывал испорчен неумелой работой секретарши за пишущей машинкой, то его следовало вернуть Солоновичу для последующего уничтожения.

Таким образом, под благородным флагом борьбы с предателями и вредителями Советского строя, низкими и шкурными исполнителями на местах была запущена машина репрессий и наказания невиновных по ложным обвинениям из алчных, карьеристских или шкурных интересов доносчиков и их покровителей и руководителей.

Имея знакомого гэбиста, сотрудника НКВД или партийного активиста, любой мог свести счёты со своим соседом, начальником и даже соперником по месту в постели понравившейся женщины. Для этого следовало написать донос или просто шепнуть на ушко, что пробудило в людях самые низменные инстинкты, вместо воспитания честных, справедливых граждан социалистического общества свободных граждан, как того желал и стремился Сталин. Вот уж действительно, благими намерениями мостилась дорога в ад.

В начале сентября и Шедвид получил от Солоновича инструкции по оформлению дел на врагов народа в тройках и незамедлительно и рьяно приступил к беспощадной борьбе с контрреволюционными, террористическими элементами, спрятавшимися в лагерях от справедливого возмездия – так он говорил своим подчиненным и Воробьеву в том числе.

– Давай, Воробьев, разгружай камеры СИЗО, пришел наш день, как я говорил – начал инструктировать Ося Шедвид своего подчиненного, вызвав его в кабинет после получения инструкций от Солоновича.

– Вот мне прислали