— Ha стыковочные узлы принять можно.

На поясе у Меркулова запиликала трубка. Он поднес ее к уху.

— Первый слушает.

С полминуты он кивал головой, затем бросил в трубку «Понял», дал отбой и обратился ко мне:

— Скоро Х-переход. Для тебя имеется предписание, по достижении «Нахимовым» рейда Паркиды совершить перелет на космодром Хордад. Он уже захвачен, твоя эскадрилья сейчас там.

— А авиакрыло в целом?

— Не знаю. Слышал, что его частично приписали к «Дзуйхо».

— Частично?

— Ой, ну не знаю. Идем, Саша, я тебя до ангарной провожу.

Когда мы вышли в коридор, я обнаружил, что Меркулов держит в руках некий пакет.

— Что там?

— Да так… Может, пригодится.

— Богдан… Не хотел тебе говорить, но…

— Говори.

— Я когда был там, на Глаголе, сон видел. Необычный… Будто стоим мы с тобой посреди Красной площади. С автоматами в руках. Ну, как во сне обычно, знаешь?.. Такие штуки, будто бы автоматы… Не конкретные модели. Стоим. И — никого. Запустение ужасное. Кажется, на всей Земле людей не осталось.

— Ну и?

— Кремль разрушен… Исторический музей, Манеж… Но от Спасской башни кое-что осталось, часы, например… Я оборачиваюсь и смотрю на эти часы. На них время: пять минут двенадцатого.

— Двенадцатого?

— Да. Я положение стрелок запомнил, потому что из них латинская буква V получается. И тут ты мне говоришь: «Пушкин, на тебе шинель чужая. Погоны кавторанга. Отдай, это моя шинель».

— Меня действительно в кавторанги произвели, — нахмурился Меркулов.

— Верно. Но ты дослушай. Как только ты это сказал, прилетает наш торпедоносец. Почти «Фульминатор». Ну, может, в деталях отличается. Торпедоносец садится. А ты говоришь: «Время, Саша». Садишься в торпедоносец на место второго пилота и улетаешь.

— А шинель?

— Шинель… Не забрал ты ее. На мне осталась.

— Ерунда. Я на истребителе летаю, — сказал Меркулов, помолчав немного, и зашагал по коридору.

— Да понятно. — Я был вынужден говорить ему в спину. — Но ты все равно… Береги себя, Богдан.

— Так ведь война, Саша, — сказал он, не поворачивая головы.

Везет мне на разгромленные космодромы.

Март — Глетчерный.

Май — Гургсар.

Июнь — Хордад.

«А «хордад» это что-то знакомое… время года? месяц?., а, так это июнь и есть! — сообразил я. — Вот так совпадение».

Мы сидели всемером в тени бабакуловского «Горыныча» и обсуждали только что спущенную из оперштаба задачу.

Над головой, опоясанная кольцом, как утопающий — спасательным кругом, нависала бледно-голубая в дневном свете планета-гигант Бирб.

Я на Паркиде… Подумать только!

И не просто на Паркиде, а на одном из военных космодромов планеты.

Космодром Хордад выделялся почти полным отсутствием надземной инфраструктуры и рекордным количеством битых клонских флуггеров.

Их сталкивали с летного поля танками. Волокли на буксире боевыми машинами десанта. Резали шнуровыми зарядами, а потом растаскивали по кускам.

А прямо у нас за спиной мобильные пехотинцы, густо хекнув в сорок глоток, покатили на руках прочь с рулежной дорожки штурмовик «Кара», почти целехонький.

— Короче говоря, они хотят, чтобы мы нашли и добили «Митридат».

— А если их несколько? — поинтересовался незнакомый мне младлей. (Судя по глазам — совсем еще необстрелянный.)

Бабакулов пожал плечами.

— Значит, добили несколько «Митридатов».

— А теперь можно комментарий для молодого пополнения? — спросил я. — Что такое «Митридат»?

Бабакулов понимающе улыбнулся по поводу «молодого пополнения» и ответил:

— Идея такая: на Бирбе, вокруг которого обращается Паркида, клоны создали уникальную систему противокосмической обороны. Строго говоря, именно она и называется «Митридат», вся эта система. Но мы называем «Митридатами» основные носители огневых средств — аэростатические платформы, способные «всплывать» и «погружаться» в плотной атмосфере планеты-гиганта в диапазоне нескольких сотен кэмэ. Когда такая платформа «уходит на глубину», ее не видно и не слышно. Обнаружить ее доступными техническими средствами нельзя, уничтожить — тем более. Когда надо, она всплывает повыше, дает ракетный залп по нашим кораблям и снова погружается. Этими платформами азиатская эскадра в день «Д» занималась. Потом еще четырнадцатое авиакрыло. И две наши эскадрильи тоже. Вроде бы все «Митридаты» уничтожены… Но вот, оказывается, не все.

— И что, это так серьезно? Ведь от Бирба до, скажем, геостационара Паркиды любая ракета будет идти больше часа, да? То есть время реакции у такой системы аховое, верно?

— Верно. Но «Митридат» — система по своей концепции стратегическая. Против одиночных кораблей, занятых рейдерством или разведкой, она бессмысленна. Но против нашего флота вторжения, который привязан к орбите Паркиды уже четвертые сутки, — самое то. «Митридат» — лишний фактор, перенапрягающий наше ПКО дальней зоны. Командование хочет этот фактор как можно быстрее устранить.

— Понял. И как против этих платформ работать?

— А вот Румянцев по «Митридату» главный эксперт, он сейчас все и расскажет.

Андрея Румянцева я в принципе знал. Он учился со мной в Академии, тоже на истребителя, но в другой группе. В мае прошлого года, как и я, вошел в число кадетов-добровольцев, воевавших с джипсами. Тогда его распределили в эскадрилью Бердника, так что мы общались только на уровне «здрасьте — до свидания».

Потом его за какую-то мутную историю из Академии вытурили, хотя и без обычного позорного «выбарабанивания». Что было в высшей степени странно. Выходило, что вина на нем есть, но вина какая-то необычная…

«Может, вина, а может, и неуставная заслуга», — предположил тогда Колька.

Некоторое время морально нестойкие кадеты смаковали слух, что Румянцев-де соблазнил несовершеннолетнюю дочь Федюнина, начальника нашего факультета. Но после воспитательной беседы (с легким рукоприкладством), устроенной мною, Переверзевым и Белоконем для морально нестойких, бредовые разговорчики были прекращены.

О Румянцеве быстро забыли. Все были уверены, что уже никогда его не увидят. Я — так точно.

Поэтому, встретив его в Городе Полковников накануне рейда к Фелиции, я натурально не поверил своим глазам. Мало того, что Румянцев носил значок пилота военно-космических сил, так на нем, не окончившем трех курсов СВКА, были еще и погоны! Лейтенантские! С двумя звездочками!

А у кого из нас, недоученных кадетов, тогда, в январе, были две звездочки? Вот то-то.