– Дабы все знали, что ТУЗ безвреден для здоровья, я на глазах у вас приму таблетку! – заявил он. Затем вынул из портфеля маленькую розовую коробочку, извлек из нее нечто миниатюрное и проглотил, запив водой из стоявшего на кафедре стакана. – Обоняйте меня, люди добрые! Вскоре до меня донесся какой-то весьма странный, густой, но отнюдь не неприятный запах.

– Вроде бы банным листом повеяло, – внятным шепотом произнес мой сосед Белобрысов.

Тем временем дядя Дух, покинув кафедру, подошел к столу и перед каждым членом президиума положил по розовой коробочке. Затем торопливо начал обходить всех сидящих в зале. Дойдя до меня, он остановился в удивлении, буркнул что-то себе под нос и коробочки мне не вручил.

– Почему это он обделил вас? – поинтересовался Белобрысов. – Всех одарил, а вам фигу с маслом.

– Это мой дядя. У него ко мне личная неприязнь.

– Дядя?.. Странный он какой-то. Вам не кажется, что он с приветом?

– Наоборот, он отнесся ко мне весьма неприветливо.

– Я не в том смысле… Он вроде бы психически сдвинутый.

– Нет, он вполне нормален. Он хочет людям добра, правда, избрав для этого не совсем обычный путь.

Когда дядя Дух наконец покинул зал, на кафедру поднялся главврач будущей экспедиции и попросил всех присутствующих немедленно сдать коробочки ему, не прикасаясь к их содержимому. Производство этих таблеток не утверждено Главздравом планеты.

Меня поразило, что, выслушав это заявление, сосед мой вырвал из своей записной книжки листок, вынул из розовой коробочки голубой шарик, завернул его в бумажку и спрятал в карман. Что вы сделали! – шепнул я ему. – Ведь главврач только что сказал…

– Хочу теще втихаря в кофе подложить, – подмигнул он мне. – Ведь это не яд же!.. И ведь не побежите же вы к главврачу жаловаться на меня?!

– Не побегу, – ответил я. – Но разве в этом дело?!

– А не побежите – никто здесь и не узнает. Все будет шито-крыто!

Меня удивила эта странная логика. И в дальнейшем Белобрысов не раз меня удивлял.

Вскоре начались тестовые испытания, которые продлились три месяца. Они подробно перечислены в «Общем отчете», так что описывать их не буду. Скажу только, что Терентьев придавал большое значение «тестованию» и всегда присутствовал в аудиториях. Что касается Белобрысова, то иногда он вел себя странно, а порою склонялся к явно алогичным решениям. Я весьма часто вступал с ним в споры.

Когда тесты закончились, некоторые из испытуемых были отчислены. И хоть нас было еще больше, чем надо, и кое-кому еще предстояло «уйти в отсев», но уже началась многомесячная практическая учеба. Мы с Белобрысовым вошли в водолазную группу и одновременно принялись за освоение еще нескольких специальностей.

Время от времени Терентьев вызывал нас поодиночке – для собеседования. Однажды он вызвал меня в свой кабинет и сказал, что во время предстоящего практико-испытательного плавания испытуемые будут размещены в двухместных каютах. Есть ли у меня возражения против помещения в одну каюту с Белобрысовым?

Я ответил в том смысле, что я воист и Терентьев для меня командир, в слово командира – закон.

– Вы увиливаете от прямого ответа, – молвил Терентьев. – Белобрысов вам несимпатичен?

– Белобрысов – человек неплохой, – сказал я. – Но есть в его характере черты, которые мне неприятны. Однако о том, что мне в нем не нравится, я не хочу толковать, как выражались в старину, заспинно. Если вы вызовете его сюда, то в его присутствии я скажу все, что о нем думаю.

Терентьев вызвал Белобрысова и сразу задал ему вопрос, какого он мнения обо мне. Тот ответил, что я «товарищ невредный, но очень уж заутюжен этим своим воизмом».

– А вы заутюжены своим ностальгизмом! – заявил я. – Вы так прочно присосались к своему двадцатому веку, что порой забываете, в каком столетии живете! В этом есть что-то театральное, фальшивое.

– Не оплевывайте двадцатый век, – рассердился Белобрысов. – Может, в двадцатом-то веке люди посмелее да поталантливее нынешних на Земле обитали!

– Не клевещите на наш двадцать второй век! – воскликнул я.

– Я и не клевещу, – возразил Белобрысов. – Но только учтите: не произойди того, что произошло в двадцатом веке, люди бы, может быть, до сих пор сидели на своей Земле, как приклеенные, и ни о каких космических полетах и мечтать бы не смели. Двадцатый век был поворотным веком в судьбе человечества! Первая НТР, без которой не произошло бы и Второй, первый полет в Космос…

– Все это я и без вас знаю, – ответил я. – Не забывайте, что я тоже изучал историю, и, смею думать, не менее…

– А все-таки, товарищи, я помещу вас в одну каюту, – прервал наш спор Терентьев. – Вы люди во многом очень несхожие, но именно шероховатости способствуют сцеплению. Уверен, что вы подружитесь и в трудную минуту придете на помощь друг другу.

И далее он высказал несколько странную мысль: он комплектует экспедицию, руководствуясь отнюдь не сходством характеров и гладкостью взаимоотношений, ибо знает, что именно в слишком однородном коллективе при возникновении экстремальной ситуации может произойти опасный разлад.

15 мая 2149 года всех соревнующихся за право стать участниками экспедиции на Ялмез привезли в Таллинн, где мы погрузились на пассажирское судно «Балтия». Кроме нас многие каюты были заполнены научными инструкторами СЕВЗАПа. Каждому из нас вручили по спецбраслету. Его нельзя было снимать с руки ни на секунду: браслет непрерывно улавливал данные о физическом и психическом состоянии носителя и слал информацию в фиксирующий центр.

Когда мы ступили на борт «Балтии», Белобрысов, приняв глубокомысленный вид, нагнулся, постучал по палубе согнутым пальцем и замер, будто прислушиваясь. Затем печально покачал головой и изрек:

– Они все ушли!..

– Кто? – поинтересовался я.

– Крысы ушли с этого ржавого ночного горшка. Но не будем падать духом!

Хочешь стать барабулькой, Славной рыбкой морской – Утопай и не булькай, Распрощайся с тоской!

Судно и впрямь оставляло желать лучшего: дряхлый, давно вычеркнутый из списков регистра экскурсионный лайнер водоизмещением в 27 000 тонн. Правда, его ради нас подремонтировали, но все равно во время нашего плавания постоянно случались ЧП: выходили из строя рабочие системы, нарушалась связь внешняя и даже внутренняя, а нам часто приходилось участвовать в авральных работах. К тому же гидростабилизационная система вообще была снята, и из-за этого «Балтию» валяло даже при небольшом волнении. Некоторые испытуемые, которых, по их заверениям, прежде никогда не укачивало, здесь чувствовали себя неважно, и в дальнейшем их отчислили. Посудина эта выбрана была СЕВЗАПом неспроста – и именно для того, чтобы создать для нас умышленно трудные условия. Нам с Белобрысовым была выделена каюта номер 47 по правому борту. Когда мы вошли в нее, он сказал: