Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Но у Короны были другие возможности. Ни одно устройство не может видеть континент без побочных эффектов, и одним из преимуществ Короны было то, что она давала императору способность чувствовать мысли тех, кто его окружал. На самом деле, если бы он не был чрезвычайно сильной и хорошо тренированной личностью, он не мог бы их не читать. Хуже того, все знали, что всякий раз, когда император надевал корону, он читал их мысли, хотел он того или нет.
Венсит покачал головой в сумерках.
- Никто не хочет, чтобы его мысли были известны, независимо от того, кому. У самого честного человека есть какие-то воспоминания, которые он хотел бы сохранить в секрете, и кто должен винить его? Есть причина, по которой маги тщательно обучаются и клянутся избегать именно такого рода вторжений, и способность любого когда-либо рожденного мага намеренно вторгаться в чужие мысли меркнет по сравнению с тем, что Корона непреднамеренно делала в голове любого, кто недостаточно силен и недостаточно хорошо обучен этой силе, чтобы избежать этого.
- В течение первых нескольких столетий это не вызывало особых проблем, потому что память о неконтролируемом волшебстве делала вторжение терпимым, если не сказать приятным. Но время шло, память и опыт отступали, и люди, которые выросли до совершеннолетия под защитой трона Грифона и ограничений Правил, постепенно чувствовали себя менее защищенными. Было достаточно понятно, что при таких обстоятельствах им становилось все более неловко из-за того, что их секреты были известны, и ситуация ухудшалась по мере того, как кровь Оттовара и Гвиниты редела, а оттоварцы производили все меньше правителей с врожденным талантом или силой, чтобы контролировать эффект.
- Случилось неизбежное, и на самом деле несправедливо обвинять оттоварцев. Я полагаю, это правда, что они забыли об опасностях, которым их Дом поклялся противостоять, но вряд ли они были одиноки в этом. В конце концов, по мере того как проходили столетия, а Войны волшебников не возобновлялись, они решили, что обязаны сохранять душевную неприкосновенность своих подданных, и надевали Корону все реже и реже. Наконец, они приняли практику ее ношения исключительно для государственных мероприятий.
- И это было началом катастрофы. Поскольку Корону носили реже, шансы нарушить ограничения Правил стали более распространенными, и появилась горстка действительно злых практиков. И они научились. Они сформировали Совет Карнэйдосы, чтобы противостоять Совету Оттовара, обучать и дисциплинировать свои собственные ряды, но там, где Совет Оттовара ограничивал искусство защитой не-волшебников, карнэйдосцы закрепили неограниченное использование искусства в интересах меньшинства, которое могло командовать этим искусством.
- И Совет Оттовара не смог их обнаружить. Совет знал - знал - что Корона защищает всю империю, даже когда это уже не было правдой. И все же это было почти правдой, поскольку до тех пор, пока Корону носили хотя бы изредка, ни одно темное деяние не могло быть слишком вопиющим, чтобы оно не произошло, когда Корона случайно оказывалась на голове императора.
Венсит сделал паузу, чтобы снова раскурить трубку, и тяжело вздохнул.
- Но великое зло вырастает из малого зла, Кенходэн, и карнэйдосцы втайне постепенно становились сильнее. Правила сковывали их, но они работали и учились, планируя день, который больше не будет правдой. И, наконец, они нашли способ сделать так, чтобы этот день настал.
Его голос стал очень мягким, печальным, прежнее веселье исчезло.
- Император Клерес был сильным правителем, Кенходэн, и он подозревал, что происходит. Он надевал Корону чаще, чем ее носили за последние два правления вместе взятые, и он заставил Совет Оттовара делать то, что самодовольство давным-давно мешало ему делать: совершенствовать другие средства обнаружения черного колдовства. Но он опоздал. Карнэйдосцы собрали слишком много власти и создали союз, который был нечестивым во всех смыслах этого слова - союз, объединивший все фракции, ненавидевшие имперскую власть: темных волшебников, тех, кто поклонялся Богам Тьмы, и - всегда - тех властителей, которые лелеяли амбиции на еще большую власть. Трое величайших дворян Оттоварской империи бросили вызов императору и отвергли Правила, и в Контоваре началась гражданская война.
Кенходэн наблюдал за лицом волшебника в сгущающихся сумерках и видел страдание на его чертах. Его глаза, горящие диким огнем, были искажены болью, и он смотрел вниз, в пылающую чашу своей трубки, как будто это был грамерхейн.
- И каким-то образом - по сей день я не знаю как - карнэйдосцы совершили самое отвратительное преступление в истории Контовара. Они украли Корону Оттовара и спрятали ее так хорошо, что с тех пор ее не видел ни один живой глаз. Они не могли уничтожить ее, потому что Оттовар вложил в ее создание слишком много дикого волшебства. Уничтожить ее означало бы высвободить это волшебство, уничтожив не только тех, кто его высвободил, но и каждого волшебника, чернокнижника и ведьму в радиусе тысяч и тысяч лиг. Никто не знал, сколько бы погибло, и никто не осмеливался это выяснить.
- Но им не нужно было уничтожать ее, потому что простая кража высвободила Темных лордов во всей их мощи. Клерес назначил меня лордом Совета Оттовара за пять лет до того, как была украдена Корона, но этого было недостаточно, чтобы исправить наше пренебрежение, и нам мешали Правила. Но не им, и они потратили десятилетия на совершенствование непристойно мощных атакующих заклинаний. У нас этого не было, и это было все, что мы могли сделать, чтобы парировать их тайные атаки, и мы не могли - не хотели - набирать наши армии так, как они набирали свои: заклинаниями порабощения и призывами из самых темных уголков каждого ада. Казалось, не было конца армиям, которые они могли собрать и бросить против нас, но даже тогда мы могли бы выстоять, если бы не последнее предательство. Я предвидел, что это произойдет. Я знал, что это произойдет, и предупредил Клереса, но он отказался мне верить.
Голос Венсита стал еще мягче, глубже.
- У него было два сына, и младший из них хотел занять трон Грифона. Он хотел этого с безумным голодом, и когда Корону украли, он присоединился к карнэйдосцам. Он сделал больше, чем просто присоединился к ним. Он был великим дворянином сам по себе - великий герцог Грифона как наследник своего брата - и