Он успел удивиться, что не видит племени выстрелов — а вот тело почему-то отказывается повиноваться. Пол безболезненно ударил в спину, перед лицом затоптались высокие сапоги на ремнях, похожие не куты. Черная маска спросила:

— Неужели это он? Вот так удача!

Потом с невообразимой силой затошнило — и почти с облегчением Олег потерял сознание.

* * *

Два голоса твердили что-то на очень знакомом языке. Парень и девчонка. Бубнят, бубнят… Что за язык? Английский… французский… нет, не тот и не другой.

Данванский!!!

Олег чуть приоткрыл глаза, оставаясь неподвижным, хотя это и было невероятно трудно. В глазах плавала белизна. Он повел ими вправо-влево — все та же белизна. Не небесная, а какая-то больничная или вроде того. Он в комнате.

Он в плену, вот где он.

Вспомнилось все сразу. Страх, досада, разочарование и злость накатили так мощно, что он не выдержал и сел.

Куполовидное помещение. Слева от него — прямоугольный выступ в полу, покрытый зеленым матрасом, похожий на губку для ванной. Справа — унитаз, закрытый крышкой, над ним — щит откидного умывальника. Светло, но ламп не видно. Впереди — ничего нет, только желтоватый коридор и в нем стоят данванские — видно по одежде и лицам — мальчишка и девчонка его лет.

Олег прыгнул из сидячего положения. Он не собирался убивать или захватывать заложников, он хотел лишь выскочить в коридор, а там…

Его отбросило мощно и равнодушно, словно невидимой тугой сеткой. Олег перекувыркнулся от толчка и не сломал себе шею только потому, что извернулся и приземлился на корточки. Второй раз не бросился — хватило и этого унижения не глазах двух врагов, ведь так прыгают только что попавшие в клетку звери, еще не понимающие, что такое решетка и как это — отнять свободу. А он — не зверь. Значит надо спокойно…

Сидя на полу, Олег оглядел себя. Джинсы на нем остались, и легкая серая тишотка. Остальная одежда и обувь пропали, носки почему-то тоже. И пистолет, конечно. Заставив себя успокоиться, Олег поднял глаза, готовый сам улыбнуться в ответ на ухмылки данванов.

Но они не улыбались. Девчонка, сведя брови, смотрела с явным сочувствием. Парень — скорей равнодушно, но тоже без насмешки или злобы.

— Помнить мьеня? — девчонка шагнула вперед, к невидимой преграде. Указала себе в грудь: — Помнить? Ти? — она требовательно потыкала пальцем в Олега, сердито оглянулась на своего спутника: — Най драган, каусйан родйан!

— Най скивэн, — флегматично ответил парень, — скиван, траппа скиван, о'ан… Вирд вейтан драган вом герета хилмс…

— Айа! — девчонка топнула ногой. — Спейван герета, спейван вирд! Стап им биуд, хавиан! Родйан, хаусйен?!

— Я тебя помню, — сказал Олег. — Я тебя отпустил с братишкой, когда вы прятались в веси, там, в горах.

Он и правда помнил эту девчонку. И удивился, какие встречи способна подкидывать судьба. Мальчишка перевел его слова, и данванка закивала, заулыбалась, но тут же посерьезнела и тихо зашептала на ухо спутнику. Тот выслушал и без акцента, но излишне короткими фразами заговорил:

— Ты партизан. Это плохо. Еще ты с Земли. Так говорят. Нельзя оттуда быть. Только дети Данвэ могут — между звезд. Тебя станут мучить, чтоб сказал — как. Это правильно. Ты партизан. Но ей жалко. Ты ее жалел. Ей тоже жалко…

— Тебе, конечно, не жалко, — процедил Олег, усаживаясь по-турецки. Мальчишка пожал плечами:

— Она глупая. Девч… деву… они вообще глупые. Они живут тут, — он коснулся груди. — Мне она нравится. Она просила, я пришел. Ты — все равно мне…

Девчонка снова его перебила, начала что-то многословно доказывать. Парень скривился — малоподвижное лицо данвана стало спешным от этой гримасы. Отмахнулся. Девчонка снова, топнула ногой, и он повертелся к Олегу:

— Она — дочь Капитана. Вы так называете. Она будет просить, чтоб тебя отпустили. Глупо, — парень шевельнул бровью, — тут сидят только партизаны, их не отпускают. Их всех убивают.

Он сказал об этом спокойно и хладнокровно. Олег поднялся на ноги и подошел вплотную к невидимой преграде.

— Скажи ей, что она хорошая, — улыбнулся он. — Скажи ей, что я ей очень благодарен, но что за меня просить не надо.

Данван перевел не сразу. Он довольно долго мерил Олега взглядом с прищуром, потом, не отрывая от него взгляда, перевел. Девчонка затараторила, парень на нее прикрикнул и, взяв за руку, потащил прочь. Она не слишком упиралась, но, обернувшись, крикнула:

— Я просить! Оттец тьебя отпустит!

Олег поймал себя на том, что все еще улыбается. Интересно, мать Чужого не была похожа на эту девчонку? Может быть, она тоже когда-то пожалела взятого в плен славянина… Олег тряхнул головой. Не расслабляться! Никто его отсюда не отпустит и не вытащит. Похоже, это все. Олег отошел, к лежаку, повторил вслух:

— Все, — и помотал головой. Слово оказалось страшным, у него был вид бездонного колодца, из которого выползал Страх. Мальчишка с неожиданным отчаяньем огляделся. Что, неужели и правда — все?! Больше не будет ничего, совсем ничего: ни весны с зеленой травой, ни Бранки, которую он познакомит с родителями, ни лета, ни огромного количества других лет, которые у него были в запасе еще несколько часов назад?! — Не хочу, — сказал Олег. И подумал: отвечу на все вопросы, все скажу, о чем спросят, сам расскажу — мне же всего пятнадцать лет, я хочу жить! Просить буду, умолять — не могут же они не пожалеть?

Олег подошел к умывальнику, откинул его, пустил воду и под ее журчание тоскливо подумал: обманываю сам себя. Сказочками обманываю. Скоро (или нескоро, это не важно) придут. Отведут его куда-то и будут пытать. А он будет молчать, потому что НЕЛЬЗЯ рассказывать то, что он знает. И через несколько дней он умрет от пыток.

Ах, Бранка-Бранка, вот и погубила, нас с тобой наша любовь. Если бы я ушел раньше, не дожидаясь, когда за мной приедут, ушел через Дорогу! Но… что теперь.

Как говорил незабвенный Питер Пэн: "Может быть, смерть — это самое великое приключение." Олег запретил себе надеяться и стал ждать. Стоя возле работающего умывальника, все равно — чего. Еды, допроса — чего угодно. Он больше не боялся. Все-таки он немало умеет. Больше, чем они могут себе представить.

И пытать себя он не даст.

В коридоре все время было пусто, оттуда не доносилось звуков, словно во всей тюрьме и был один заключенный. Поэтому шаги Олег услышал издалека — и чутьем понял: за ним. Оторвался от стенки, закрыл воду, закинул на место умывальник. На миг мелькнула глупая надежда — любящий отец упросился… Но у входа возникли двое данванов — в полной форме, хорошо знакомой по войне. Отличали их только две вещи: золотые фигурки грифонов на шлемах и яркие, красные с черным и золотым, наплечники. Офицеры? Да нет, скорей уж — гвардейцы какие-нибудь. Один из них провёл ладонью в гофрированной краге слева от проема и указал стволом — выходи. Второй держался сбоку и сразу взял Олега на прицел, едва тот переступил порог камеры.