Бойль сам встречает меня у дверей своего кабинета – уже поздно, и секретарша давно ушла, а дежурный адъютант что-то записывает у телефона.

– Признаюсь, я не удивлен вашим появлением, советник, – улыбаясь, говорит Бойль. – Мне уже доложили о происшедшем в «Аполло».

– Я просил это сделать немедленно.

– Убийство произошло на ваших глазах?

– Да. И я был не один, а с моим знакомым, мистером Мартином.

– Кто этот Мартин?

– Журналист. Сотрудник одной из наших газет.

– «Брэд энд баттер» не наша газета, советник.

Значит, Бойль уже разузнал, с кем я находился в «Аполло». Но, не придавая этому значения, отвечаю:

– Я сказал в широком смысле. А частные мои связи довольно обширны. Иногда полезно получать сведения и в чужом лагере.

– Понимаю и не осуждаю. Но почему вы просили тотчас же информировать об этом меня? Достаточно было бы и кантональной полиции.

– Прочитайте завтра утренний выпуск «Джентльмена» и вы поймете. Какой вой там поднимется по этому поводу! Ведь убитый Бидо и его партнеры – «джентльменская» избирательная агентура.

– Но это не политическое убийство, Ано. «Джентльмен» нам его не припишет.

– А кому припишет его «Брэд энд баттер»? Мартин писать не будет, уверен. А вдруг выскажется кто-то другой?

– Спасибо вам за подсказку, советник. Что же требуется от меня?

– То, что потребуют от вас «Джентльмен» и другие газеты. Остановить бандитизм и задержать убийцу.

– Если б мы его знали!

– Мы знаем. Я и Мартин. Это Чек Пасква – личность, известная полиции всех кантонов. Наверняка у вас в картотеке есть его фото.

Бойль задумывается. Он все понял, но почему-то молчит. Я жду.

– Чек Пасква? – полувопросительно повторяет он. – Личность действительно хорошо нам известная. Вы с ним знакомы?

Я рассказываю о наших встречах, о том, как Пасква шантажировал избирателей. Бойль заинтересован. Еще бы! К уголовщине примешивается политика. И враждебная ему, Бойлю, политика.

– Паскву мы, конечно, задержим, – говорит он. – Пока только по делу в «Аполло». Об остальном подумаем. Тут сложнее.

– Мердок? – задаю вопрос в упор.

Вместо ответа Бойль спрашивает:

– А мистер Мартин знает жертв шантажа?

– У него есть предположения.

– А факты?

– Есть признания землевладелицы – мистер Мартин назовет вам ее имя и адрес, – что некий приезжий субъект требовал от нее со всем ее штатом голосовать за реставраторов, угрожая в противном случае спалить урожай. Предъявите ей фотокарточку Пасквы, и она его узнает.

– А если она не подтвердит полиции своего признания мистеру Мартину?

Я пожимаю плечами – оснований для спора нет.

– Кислое дело, – замечает Бойль. – Задержим его за убийство в «Аполло» – с хорошим адвокатом сумеет выкрутиться. А хорошие адвокаты у него будут Так?

Мы понимаем друг друга. Король может защитить пешку. И, даже выиграв пешку, мы еще не окажемся в той позиции, чтобы сказать ему: «Шах!» Мердок сам отдаст эту пешку, если она ему уже не нужна. Но политический шантаж реставраторов так и останется нераскрытым. Здесь уязвимых позиций у Мердока нет. В конце концов, это – только один из способов добывать на выборах голоса. С такой же беззастенчивостью добывают их и «джентльмены» с помощью Бидо и его сообщников. Не безгрешны и популисты – недаром Жанвье так упорно скрывает от Селби компрометирующие партию документы. Чем же хуже Мердок, прибегающий к подобным способам, только с большей откровенностью, не брезгая и уголовщиной?

С этими мыслями я возвращаюсь в отель. Надо все-таки поспать хотя бы половину здешней короткой ночи.

Поспать не удается. Правда, я пытаюсь заснуть в автомашине Бойля, на которой он любезно отвозит меня в отель. Машина черного цвета, с отделкой из полированного ореха и обитыми красным сафьяном сиденьями, с натянутым брезентовым верхом – она очень напоминает модели девятисотых годов. Трясет в ней отчаянно, так что попытки мои тщетны.

Странно встречает меня портье. Услышав или подсмотрев, что я приехал на автомобиле, он сгибается чуть ли не пополам, но, подавая ключ от номера, старается не смотреть мне в глаза. На вопрос, закрыт ли ресторан, он отвечает, что закрыт, и тут же предлагает мне бутылку «Вудвилльского» из своих собственных запасов. С этой бутылкой я подымаюсь в номер, открываю дверь и замираю в передней: в комнате горят все свечи, которые я потушил, – очень хорошо помню, что потушил, выходя на улицу вместе с Мартином. Значит, в комнате кто-то был или кто-то ждет. Мартин?

Оказывается, не Мартин.

У камина, развалясь в кресле и вытянув к огню длинные ноги, сидит Мердок. Он в одном жилете, сюртук болтается на спинке кресла, узкое холеное лицо повернуто ко мне, а на губах – знакомая хитренькая улыбка.

– Удивлены?

– Как вы попали сюда? – спрашиваю я, хотя вопрос этот явно лишний.

– У хозяина гостиницы всегда имеются запасные ключи, – смеется Мердок. – Давайте-ка сюда вашу бутылку, а то я выпил весь грог.

С видом любезного хозяина водружаю на камин бутылку «Вудвилльского». Мердок морщится.

– Предпочел бы коньяк. Но ресторан закрыт – знаю. У Бойля были?

Скрывать бесполезно. Никто не поверит в ночную прогулку по бульварам.

– Был.

– Я так и подумал.

Нельзя допускать, чтобы он чувствовал себя хозяином положения, и я говорю:

– Не вышло, Мердок?

– Увы. Меня снова переиграли. Я сразу догадался об этом, когда узнал о вашем присутствии в «Аполло» и что вы первым нагнулись к убитому. А с какой целью?

– Цель понятна. Хотелось убедиться, жив ли он.

– Это после того, как его прострочили из автомата в упор? И сразу же полезли к нему в карман?

– Почему я должен отвечать на ваши вопросы?

– Хотя бы из любезности к гостю.

– Кстати, незваному. Ну, допустим такую любезность. Меня заинтересовало то, что ему подложили в карман.

– И никто не заметил ваших манипуляций?

– Никто не видел, даже Мартин.

– Но вы ему рассказали?

– Зачем? – я сыграл неподдельное удивление.

Может быть, действительно незачем. Просто так вы ничего не делаете. Но Мартин меня не беспокоит, даже если вы и сболтнули. Его переведут на светскую хронику и увеличат вдвое оклад. Меня интересуете вы. Точнее, ваши действия. Знает ли об украденном вами документе Бойль?

Оказывается, у меня есть козырь. Мне становится легче. Будет угрожать Мердок или предпримет иной маневр?