— Мне приказано было позаботиться, чтобы с вами ничего не случилось, сэр. Он угрожал вам, сэр. Он собирался выстрелить в вас. Я выполнял приказ. Он должен был с вами поговорить, только поговорить. Мне были даны совершенно точные инструкции, сэр. Мое начальство, кажется, предвидело нежелательные осложнения. ПМ приказал мне доставить вас в Лондон, сэр. Немедленно. Он хочет с вами говорить.

— А… — Годвин оглянулся на Сциллу. — Но нас двое.

— Уместимся, сэр. Только… как можно скорее, сэр. Хорошо?

Снежинки сыпались на грудь Монка, как песок времени. Он уже был в прошлом, уходил все дальше. Снег покраснел, и вокруг него смыкалась ночь.

— Да, конечно. Только захватим кое-что.

— Разумеется, сэр. А я здесь приберу.

Поднимаясь по лестнице к дому, Сцилла опиралась на руку Годвина.

— Теперь и вправду все кончилось, Роджер?

— Да. Монк хотел убедить меня, что все это затеял ПМ. Но он лгал.

— Ох, Роджер, я ничего не понимаю…

— Потом он пытался свалить все на Макса, сказал, что Макс хотел удостовериться в моей смерти, хотел меня убить. Он сказал, что это Макс в меня стрелял.

— Это правда?

— Не знаю. Неважно. Мой долг перед Максом… Этого Монк понять не мог. Это еще с 1927-го. Тогда все началось.

— Ты наконец в расчете с Максом.

— Да. «Преторианец»… Все это было погоней за тенью… и все это придумал Монк. Считал своим шедевром. Он видел в войне предательство и иронию… и делал все ради большего блага. Думаю, так он чувствовал себя участником этой проклятой войны.

Он прижимал ее к себе и клялся, как перед Богом, что теперь он заслужил ее и ни за что не отпустит.

— Погоня за тенью, любовь моя. И она почти затянула меня, почти поглотила мою жизнь.

— Но не совсем, любимый.

— Нет, не совсем.

— Так суждено было, — сказала она. — Судьба.

— Макс бы это понял.

— Да, милый, конечно, он бы понял.

Когда они, оставив Стилгрейвс за спиной, спустились по лестнице и прошли по снежному полю мимо места, где умер Монк, Сцилла заговорила:

— Монк был ужасной свиньей?

Она все еще держала Годвина под руку.

— Не знаю. Наверное…. Нет, не был он свиньей. Вовсе нет. Он верил, что делает то, что должно быть сделано. А теперь он просто еще один павший англичанин. Господи, какая долгая война.

— Все-таки это было ужасно мило с его стороны.

Годвин изумленно взглянул на свою жену.

— Насчет Чарли, — пояснила она. — Наш сын будет учиться в Итоне.

— Да, Итон много значил для Монка.

— Не тревожься, милый. Не будь таким грустным. Это все война. Во время войны все летит к черту, а потом война кончается…

— И приходится собирать все заново.

— Именно так, дорогой мой.

Луна освещала серьезное румяное лицо Дэвидсона. Он был похож мальчика-певчего. «Безукоризненно английское лицо, — подумал Годвин. — Если бы не левое ухо. Кто-то оторвал ему мочку уха». Дэвидсон протянул руку, чтобы помочь им взобраться в кабину.

Поймав взгляд Годвина, он замер, коснулся поврежденного уха. Начал заливаться краской, смущенно улыбнулся.

— Той ночью в тумане, сэр…

Он выглядел совсем мальчиком.

— Да?

— Мне страшно жаль, сэр. Это была ужасная ошибка.

— Извини за ухо, сынок.

— Я сам виноват, сэр. Мне не следовало там быть. И все равно мне с вами не тягаться.

— Понимаю. Никаких обид. Война — это ад, сынок.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Дэвидсон. — Миссис Годвин, — сказал он, усаживая Сциллу в кабине.

Сцилла улыбнулась мужу.

— Мистер Годвин, — тихо сказала она.