Травля моей персоны и ссора с Бёллем были результатом хитро задуманной интриги.

Интригу затеяли супруги Копелевы — Лев Зиновьевич Копелев и его жена Раиса Давыдовна Орлова. Писать о них очень не хочется, особенно о Рае. Но написать надо.

И тут я вынуждена сделать многостраничное отступление.

Рая была моей подругой долгие годы: и в ИФЛИ, и еще лет двадцать после. Я любила и ее, и всю Раину семью: сестру Люсю, маленького брата Лешу, шумную толстуху Сусанну Михайловну, мудрую Раину маму, которой мы, девчонки, поверяли свои сердечные тайны. Любила я и огромную, нелепую квартиру Яиберзонов на улице Горького, в бывшем монашеском (Саввинском) подворье. В доме, знаменитом тем, что его в 1936 году передвинули, то есть отодвинули от проезжей части, чтобы построить один из парадных мордвиновских корпусов, в I тиле сталинского ампира.

В ИФЛИ ближе Раи и ее мужа Лени Шершера у меня никого не было. Леня нелепо погиб уже в самом начале войны: благополучно вернувшись из боевого полета, стал жертвой авиакатастрофы. И после его смерти мне иногда казалось, ноя смотрела на Раю любящими глазами талантливого Лени. Нет, это неправда. Раи и сама по себе была прелестна. Яркая, очень способная, энергичная, красивая. Темные локоны, светлые глаза на смуглом лице. И девичья фигурка даже после родов. И притом женщина, абсолютно лишенная противных женских слабостей — не завистливая, не вздорная, не мелочная, не сплетница… Не… не… не…

Второй муж Раи, Коля Орлов, тоже был не… не… Но со знаком минус: не интеллигентен, не умен. Играл на гитаре. Плохо. Пел под гитару советские песни. Тоже плохо. Но зато у Коли было одно несомненное достоинство: он любил Раю и очень помог ей пережить кошмарные «холодные погромы» 40-х, не потерять профессию и не бедствовать. Коля был, как тогда говорили, ответработник. Товарищ из номенклатуры. Правда, не самого высокого полета. По-моему, в ранге министра РСФСР. Расставшись с первой женой, Коля жил в гостинице «Метрополь». В годы войны постояльцев московских гостиниц обихаживали так, словно никакой войны не было.

Кстати, в гостиницах жили тогда не одни лишь ответработники, но и интеллигенты: известные писатели, актеры. К примеру, Эренбург, Аркадий Райкин, Утесов.

Колю Орлова во времена его романа с Раей мы, друзья Раи, посещали и в «Метрополе». И он устраивал нам роскошные пиры. Наверное, уже тогда можно было заметить, что Коля слишком много пьет. Но мы не замечали, или, как тогда говорили, «в упор не видели».

А потом Коля переселился на улицу Горького, где жила большая семья Либерзон и еще малышка Света, дочь Раи и Лени Шершера. А с 1945 года и маленькая Маша — дочурка Раи и Коли Орлова. Тогда же я стала приходить в этот дом уже вместе с моим мужем Тэком. И Рая с Колей встречали и угощали нас и других старых друзей дома с редким гостеприимством. Здесь я должна еще раз отметить огромное обаяние Раи — ведь даже глупый и неинтеллигентный муж не отвратил от нее многих прежних знакомых и почитателей.

Да и вспомнив о Колиных привилегиях, я отнюдь не хочу сказать, что Коля спас Раю и ее семью от голодной смерти в военное лихолетье и в самые первые послевоенные годы. Ничего подобного. Рая сама занимала тогда номенклатурный пост, была заведующей американским отделом ВОКСа. В военное время ВОКС был нужен советской власти, как никогда. Ленд-лиз. Второй фронт. Рая имела не только специальные продовольственные пайки, ей даже шили одежду в спецателье. И не кто-нибудь, а знаменитая Ефимова, портниха из дома Лама-новой. И еще: в войну Рая фактически содержала всю большую семью Либерзон.

Русский муж Коля, товарищ из номенклатуры, спасал жену после войны, в годы разгула антисемитизма. Сперва увез Раю, потерявшую работу в ВОКСе из-за «пятого пункта», в Румынию, где находились советские войска и Рая просвещала румын в советском духе. Благо говорила не только по-английски, но и по-французски, а французский очень ценился в Бухаресте, «маленьком 11ариже».

А когда Коля и Рая вернулись в Москву, Рая сумела сдать аспирантский минимум в ИМЛИ и в 1956 году написать диссертацию «Образ коммуниста в прогрессивной литературе США». Диссертацию эту на ученом совете ИМЛИ дружно хвалили, но при тайном голосовании так же дружно зарезали. Однако не из-за такой явно дурацкой темы, а, как мне позже рассказывали, потому, что партком призывал бойкотировать еврейку Раю…

Из Раиной книги «Воспоминания о непрошедшем времени» явствует, что Рас удалось добиться новой защиты с помощью Коли. И, став кандидатом наук, уехать в Эстонию. Ведь в Москве Рая все равно не могла бы найти себе достойную работу. Коля получил назначение «по линии заготовок». Тогда считалось вполне нормальным, что русский товарищ заготавливает (отправляет в Москву) урожаи эстонских крестьян.

Рая стала читать курс литературы в Таллинском университете.

Нам с Д.Е. супруги Орловы сразу же обеспечили отличный отдых в маленьком привилегированном санатории под Таллином.

Отдохнув в санатории, мы отправились к Орловым на дачу. Не дача, а рай-<кий уголок. Небольшой, хорошо оборудованный домик буквально в десяти шагах от моря. А вокруг ни души. Рыбацкий хутор… И ни разу ни я, ни мой умный муж не спросили — куда делся хозяин этого хутора? И по какому праву и него вселился русский ответработник Коля? Так что и мы с Д.Е. были хороши!..

Эстонский период в жизни семьи Орловых кончился плохо. Коля стал пить но-черному, и его уволили. Может быть, просто отозвали. И Коля вернулся на улицу Горького, а с ним и дети — Света и Маша. Рая осталась профессорствовать и Эстонии. Правда, в ту пору она жила в Таллине не постоянно, а только тогда, когда читала свой курс.

Начались нелады и в большой квартире Либерзонов в Москве.

Еще до этого, во второй половине 40-х, разладилась и моя дружба с Раей. Мне казалось противоестественным, что в атмосфере абсолютного одичания Рая продолжает твердить о своей верности «мудрой политике» Советского Союза.

Когда-то и я, и Рая, и ее первый муж Леня были пламенными комсомольцами. Ни в чем не сомневались. Даже процессы 1937–1938 годов, даже комсомольские собрания, на которых каялись дети «врагов народа», нас не отрезвили. Но с тех пор много воды утекло. Уже на первом этапе войны все прозрели. Л славить политику Сталина в пору антисемитской свистопляски казалось и вовсе странным.

В своей исповедальной книге «Воспоминания о непрошедшем времени» Рая пишет: «Послевоенные восемь лет были в моей