— Я вовсе не то хотел сказать, — принялся оправдываться Стив. — Я вовсе не считаю тебя дурочкой.

— Значит, Джэн не права? И у вас никто не волнуется по поводу того, что там будет лежать?

— Конечно, волнуемся. Это серьезное дело. МЭ много…

— Кто?

— Министерство энергетики. Оно много лет исследовало этот район. Потратило десятки миллионов на одни только технико-экономические обоснования.

— Но этот фильм… Там же много говорили о разломах, о слабых местах…

Стив помолчал. Было видно, что его раздирают противоположные чувства.

— Элли, я, правда, не имею права об этом говорить.

— Ну, и ладно. Проехали. Постараюсь не волноваться. Тебя это устроит?

Эллисон чувствовала, что он стоит у нее за спиной, засунув руки в карманы джинсов. Не видя, представляла на его лице выражение, как у наказанного щенка. Она позволила молчанию заполнить комнату.

Он продержался тридцать секунд.

— Ладно, раз уж это так важно для тебя…

— Для меня важно не это. Для меня важен ты.

Все так же, со скрещенными на груди руками, она повернулась к нему, выжав перед этим слезы из глаз. Он протянул руку.

— Иди ко мне.

— Зачем?

— Просто подойди ко мне.

Она шагнула к нему, к его протянутой руке.

— Только не говори никому, что я рассказывал тебе об этом, ладно? А то я попаду в тюрьму.

Она улыбнулась и вытерла слезы со щек.

— Обещаю.

«Лозану», контейнеровозу класса Панамакс, оставалось еще три дня хода до места назначения. Почти весь переход через Атлантику проходил в штиль, при ясном небе. Капитан «Лозана», сорокасемилетний немец Ганс Гродер, командовал судном уже восемь лет, находясь в море по десять месяцев в году. В этом отношении здесь, конечно, было тяжелее, чем на предыдущем месте, когда он служил в экипаже, а потом командовал «Берлином» — танкером класса 702, входившем в службу обеспечения ВМФ Германии. Но платили здесь гораздо лучше, и работа была спокойнее. А самое главное преимущество состояло в том, что, «Лозан» ходил в открытом море, что доставляло истинное удовольствие Гродеру, двадцать два года проболтавшемуся по Балтике между военно-морскими базами Экендорф и Киль. Какое наслаждение нацелить нос судна в Атлантику и идти вперед, зная, что под килем сотни и тысячи футов воды, а на радаре не видно даже признаков земли. Конечно, случалось, что на Гродера находило настроение покопаться в душе, и тогда он предавался той меланхолии, что знакома многим военным, как морским, так и сухопутным, оставившим службу. Но в целом ему нравилась его нынешняя жизнь и сопряженная с нею свобода. Он подчинялся только одному человеку, владельцу судна, а не куче адмиралов в накрахмаленных рубашках, путающих полуклюз и утку.

Гродер прохаживался по мостику и поглядывал на радар. В радиусе двадцати миль не было ни единого судна. Их радар был не особенно мощным, но исправно выполнял свое предназначение. Внимательному капитану и команде вполне хватит двадцати миль, чтобы изменить курс и спокойно разойтись с любым судном. Гродер подошел к окну и посмотрел на палубу, инстинктивно проверяя высоко уложенные контейнеры. Они немного сместились, прежде всего из-за этих дурацких газовых цистерн. Они были упакованы по четыре в полуконтейнер и опасности не представляли, но все же из-за формы были не столь устойчивы, как нормальные прямоугольные ящики и грузовые поддоны. Впрочем, Гродер хорошо понимал, что могло быть и хуже. По крайней мере проклятые бочки пусты.

Позже Джерри Хендли придет к выводу, что самая трудная часть этой проклятой затеи — не считая того, что послужило ее причиной, — было найти укромное место. В конце концов, в дело вмешался бывший президент Райан. Он сделал один телефонный звонок начальнику штаба ВВС, который, в свою очередь, позвонил командиру 316-го крыла, расквартированного на военно-воздушной базе Эндрюс.

Они прибыли на двух черных «Шеви тахо». В одной — Хендли, Джерри Раундс, Том Дейвис, Рик Белл, Пит Александер и Сэм Грейнджер, а во второй — Кларк, Чавес и Джек Райан-младший. Обе машины повернули налево по проезду Си и остановились около ангара на краю бетонного поля. Бывший президент Райан приехал пятью минутами позже в «Таункаре», за которым следовали два «Сабурбана» с агентами Секретной службы.

Еще через одиннадцать минут, с опозданием на три минуты, приземлился «Гольфстрим V». Самолет проехал по полю и остановился в пятидесяти ярдах от машин. Двигатели смолкли, к главной двери самолета подвезли трап.

Джек Райан-младший вышел из «Тахо», остальные следовали в нескольких шагах за ним.

Дверь «Голфстрима» открылась, и через тридцать секунд в ней появился Доминик Карузо. Он остановился, щурясь от яркого солнца, а потом спустился по трапу. Усталое лицо заросло пятидневной щетиной. Джек вышел вперед и встретил его на полпути. Они обнялись.

— Сочувствую тебе, дружище, — прошептал Джек.

Доминик лишь разжал объятия и кивнул.

— Да.

— Где он?

— В грузовом отсеке. Мне не разрешили взять его в салон.

Бари вывел машину из карьера и погнал на самой большой скорости, какую только можно было себе позволить, когда едешь без фар. До шоссе они добрались менее чем за десять минут. Брайан то терял сознание, то вновь приходил в чувство. Они мчались на запад вдоль берега моря. Голова брата лежала на коленях Доминика. Одной рукой он держал брата за руку, а второй зажимал рану, откуда безостановочно сочилась темная кровь, стекавшая по предплечью Доминика и впитывавшаяся в сиденье. Когда до Зуары оставалось семь миль, Брайан начал кашлять — сначала легко, потом спазматически, взахлеб. Его тело поползло с сиденья. Доминик наклонился к его лицу и шепотом уговаривал держаться. Через несколько минут Брайану, казалось, стало полегче, кашель стих, дыхание выровнялось. А потом остановилось. Доминику предстояло понять это много позже, но он ощутил этот миг, этот неощутимо короткий промежуток времени, отделивший живого Брайана от мертвого Брайана. Доминик выпрямился. Голова Брайана медленно повернулась набок, и невидящие глаза уставились на высокую спинку сиденья.

Он велел Бари остановиться и, когда тот съехал на обочину, взял ключи из замка зажигания, вылез из машины, отошел на десять ярдов и сел. На востоке из-за горизонта показались первые еще слабые розовые солнечные лучи. Доминик сидел молча, глядя на рассвет, и совершенно не хотел поворачиваться к машине, где лежал на заднем сиденье Брайан, где-то в самой глубине души надеясь на то, что, вернувшись к машине, обнаружит там своего брата снова дышащим и глядящим на него с виноватой, растерянной глуповатой улыбкой. Конечно, этого не случилось. Через десять минут он вернулся в машину и приказал ливийцу съехать с дороги и найти место, где можно будет укрыться. После получаса езды Бари заметил в стороне полутемную пальмовую рощицу и свернул туда.