– Я спрятал перья в кабинете Чейда. А потом всякий раз момент оказывался неподходящим.

Шут молча смотрел на перья. Я не выдержал и тоже перевел на них взгляд. Они лежали в ряд на куске грубой ткани, но тусклый серый цвет делал их какими-то незначительными. Тем не менее что-то в них было не так – странный артефакт, такой идеальной формы, не мог быть сделан руками человека. Я понял, что мне совсем не хочется к ним прикасаться.

– Понимаю, – наконец отозвался лорд Голден. – Что ж, спасибо, что показал их мне. – Он передернул плечами и вернулся к камину.

Я не понял, что произошло.

– Шут, я полагаю, они из петушиной короны.

– Ты, несомненно, прав, – равнодушно ответил он. Лорд Голден уселся в кресло и вытянул ноги к огню.

Потом скрестил руки на груди и опустил подбородок на грудь. И стал смотреть в огонь.

Меня едва не ослепила вспышка гнева, очищающего, словно пламя. Мне на миг захотелось схватить его и встряхнуть, потребовать, чтобы он вновь стал Шутом. Потом ярость исчезла, и я остался стоять, дрожа от слабости. Мне вдруг показалось, что я убил Шута, уничтожил его, когда потребовал ответить на вопросы, которые всегда стояли между нами. Мне следовало учитывать, что я никогда его не понимал, у нас никогда не получалось объяснений. Все держалось на доверии. Но я его разрушил. Так ребенок ломает игрушку, пытаясь понять, как она устроена, и остается лишь с грудой обломков. Возможно, он уже никогда не сможет стать Шутом, как мне не суждено стать конюхом, работающим, у Баррича. Быть может, наши отношения изменились настолько, что мы уже никогда не сумеем общаться как Фитц и Шут. Быть может, мы навсегда останемся друг для друга лордом Голденом и Томом Баджерлоком.

На меня навались ватная стена усталости. Я молча завернул перья и, сжав в кулаке, вернулся в свою спальню. И закрыл за собой дверь. Затем я привел в действие механизм потайного хода и начал долгий подъем в покои Чейда.

Я дрожал от слабости, когда добрался до кровати. Не раздеваясь, я забрался под одеяло и вскоре погрузился в глубокий сон. Когда через несколько часов я проснулся, в животе у меня урчало от голода, а огонь в камине почти догорел. Вставать, есть, бросать в огонь поленья – нет, это не стоило моих усилий. Я поплотнее закутался в одеяло и вновь погрузился в темноту.

В следующий раз я проснулся, когда надо мной кто-то склонился. Я с криком сел и схватил принца за горло, не успев понять, что происходит, но через мгновение страх отступил.

– Извини, извини, – пробормотал я.

Принц отошел от моей постели и растерянно потер шею.

– Что с тобой случилось? – хрипло спросил он, и в его голосе гнев смешался с тревогой.

Я сглотнул, чтобы смочить пересохшее горло. Моя одежда пропиталась потом, во рту скопилась горечь.

– Извини, – повторил я. – Ты меня напугал.

Я с трудом выбрался из-под одеяла и встал.

Мне никак не удавалось успокоиться. Казалось, реальность стала продолжением кошмарного сна, содержание которого я забыл. Я огляделся по сторонам, пытаясь понять, что происходит. В кресле Чейда сидел Олух, вытянув ноги в сторону огня. Он был в новом костюме, какие носят слуги Баккипа, сшитом специально для него. Как долго я собирался купить ему башмаки и одежду? Должно быть, о нем позаботился Чейд. Пламя весело пылало в камине, на столе стоял поднос с едой.

– Это ты принес? Спасибо. – Я подошел к столу и налил себе стакан вина.

Принц недоуменно покачал головой.

– Что принес?

Я поставил на стол пустой стакан. Сухость в горле не исчезла. Я налил еще вина и залпом выпил.

– Еду и дрова, – пояснил я. – И вино.

– Нет. Поднос стоял на столе, когда мы пришли. Да и огонь горел в камине.

Я постепенно приходил в себя, сердце снова стучало ровно. Должно быть, пока я спал, приходил Чейд. Тут только я понял, что меня смущает.

– Как ты сюда попал? – резко спросил я у принца.

– Меня привел Олух.

Услышав свое имя, дурачок повернул голову. Они с принцем обменялись заговорщицкими улыбками, и я почувствовал, что между ними что-то произошло. Олух захихикал и вновь повернулся к огню.

– Тебе не следует здесь находиться, – сердито сказал я Дьютифулу.

Усевшись за стол, я налил себе третий стакан вина. Потом снял тарелку, которой был накрыт котелок с супом. Он почти остыл. К тому же на еду уходит столько сил… Я решил ограничиться вином.

– Почему мне не следует здесь быть? Почему я не должен знать все секреты замка, если однажды стану королем? Или я слишком молод, глуп и недостоин доверия?

Дьютифул принял мои слова слишком близко к сердцу. И я вдруг понял, что не знаю, как ему отвечать.

– Мне казалось, что Чейд не хочет, чтобы ты сюда приходил, – ответил я.

– Наверное. – Дьютифул подошел к столу и уселся напротив меня, а я налил еще вина. – Существует множество вещей, которые Чейд скрывает от всех. Он обожает секреты. Из-за него замок Баккип полон тайн, точно гнездо сороки – блестящих камушков. Причем по той же самой причине – ему нравится их иметь. – Он критически посмотрел на меня. – У тебя вновь появились шрамы. Неужели действие Скилла прекращается?

– Нет. Мы с Чейдом вернули их обратно. Решили, что так будет разумнее. Чем меньше люди задают вопросов, тем лучше.

Дьютифул кивнул, но продолжал смотреть на меня.

– Ты выглядишь лучше и, одновременно, хуже, чем раньше. Тебе не следовало пить столько вина перед едой.

– Все остыло.

– Ну, не так уж трудно подогреть суп, – нетерпеливо проговорил он, рассерженный моей глупостью.

Я думал, что он прикажет Олуху заняться обедом, но Дьютифул сам взял котелок, взболтал содержимое и снова накрыл крышкой. Затем, словно делал это каждый день, нацепил котелок на крюк над огнем, разломил пополам маленький каравай хлеба и положил поближе к огню.

– Нагреть воды для чаю? Лучше пить чай, чем накачиваться вином.

Я поставил пустой стакан на стол, но не стал его доливать.

– Иногда ты меня поражаешь. Ты знаешь вещи, которые должны быть недоступны принцу.

– Ну, ты же знаешь мою мать. Жертвенная. Она хотела воспитать меня так, как в горах воспитывают Жертвенных, то есть научить всему, что умеет мальчик из крестьянской семьи. Когда она поняла, что в Баккипе, где слуги сразу же бросаются выполнять любое мое желание, это невозможно, она решила передать меня на воспитание и сначала собиралась отослать в горы, но Чейд уговорил ее оставить меня в Шести Герцогствах. Ей пришлось согласиться. Когда мне исполнилось восемь лет, мать отправила меня к леди Пейшенс, и я полтора года исполнял обязанности пажа. Стоит ли объяснять, что там никто не обращался со мной, как с изнеженным маленьким принцем. Первые два месяца леди Пейшенс нередко забывала мое имя. Однако она научила меня замечательным вещам.