Геральт не ответил.

Йурга тоже замолчал. Плотва снова фыркнула, дернула мордой.

— Но у меня двое сынов, — вдруг быстро проговорил Йурга, глядя вперед, на тракт. — Двое здоровых, сильных и неглупых. Ведь должен же я их куда–нить со временем определить. Один, думал, со мной по купецкому делу пойдет, а другой…

Геральт молчал.

— Что скажете? — Йурга повернул голову, взглянул на него. — Вы потребовали на мосту поклясться. Вам нужен был пацан для вашего ведьмачьего дела, ведь ничто другое. Так почему ж этот ребенок обязательно должен быть нежданный? А жданный быть не может? Двое у меня, один, сталбыть, пусть на ведьмака учится. Дело как дело. Не лучше, не хуже…

— Ты уверен, — тихо отозвался Геральт, — что не хуже?

— Защищать людей, — прищурился Йурга, — жизнь им спасать — какое это, по–вашему, дело, плохое или доброе? Те четырнадцать на Холме? Вы на том мосту? Что делали — добро или зло?

— Не знаю, — с трудом проговорил Геральт. — Не знаю, Йурга. Порой мне кажется, что знаю. А в другой раз — сомневаюсь. Ты хотел бы, чтобы твоего сына мучили такие сомнения?

— Пусть мучают, — серьезно сказал купец. — Пусть бы мучили. А Предназначения своего никто не минует.

Ведьмак не ответил.

Тракт сворачивал к высокому откосу, к кривым березам, неведомо как державшимся на почти отвесном склоне. У берез были желтые листья. «Осень, — подумал Геральт, — снова осень». Внизу посверкивала река, белел новенький частокол сторожевой вышки, крыши домишек, ошкуренные бревна пристани. Скрипел ворот. Подходил к берегу паром, гоня перед собою волну, расталкивая воду тупым носом, разгоняя плавающие на поверхности соломинки и листья, неподвижные в грязной корке пыли. Скрипели канаты, которые тянули перевозчики. Собравшаяся на берегу толпа шумела, все было в этом шуме: крик женщин, брань мужчин, плач детей, рев скота, ржание лошадей, блеяние овец. Однообразная басовая музыка страха.

— Прочь! Прочь, сдай назад, чертовы дети! — кричал конный, голова которого была обмотана окровавленной тряпкой. Его конь, погрузившись по брюхо, пробивался, высоко поднимая передние ноги, разбрызгивая воду. На пристани галдеж, крик — щитоносцы грубо расталкивали толпящихся, били куда попало наконечниками копий.

— Прочь от парома! — рычал конный, размахивая мечом. — Только армия! Прочь, не то буду головы рубить!

Геральт натянул поводья, остановил Плотву, танцующую у самого края ущелья.

По ущелью, бряцая оружием и латами, шли тяжеловооруженные воины, вздымая облака пыли, закрывающей бегущих в арьергарде магов.

— Гера–альт!

Он глянул вниз. На сброшенном с тракта возу, заполненном деревянными клетками, подскакивал и размахивал руками худощавый мужчина в вишневой курточке и шапочке с пером цапли. В клетках трепыхались, кудахтали и гоготали гуси и куры.

— Гера–альт! Это я!

— Лютик? Давай сюда!

— Прочь! Прочь от парома! — ревел на пристани конный с перевязанной головой. — Паром только для солдат! Хотите на тот берег, сукины дети, так за топоры и в лес, плоты вязать! Паром только для солдат!

— О боги, Геральт, — сопел поэт, взбираясь по склону ущелья. Его вишневая курточка была, словно снегом, усыпана птичьими перьями. — Видишь, что творится? Эти, из Соддена, наверняка проиграли бой, началось отступление. Да что я говорю, какое там отступление? Бегство, просто–напросто паническое бегство! И нам надо отсюда драпать, Геральт! На тот берег Яруги…

— Ты что тут делаешь, Лютик? Откуда взялся?

— Что делаю? — буркнул бард. — И ты еще спрашиваешь! Бегу, как все, весь день на заднице шишки набиваю на этой колымаге! Коня ночью у меня спер какой–то стервец! Геральт, умоляю, вытащи меня из этого ада! Говорю тебе, нильфгаардцы могут тут появиться в любой момент! Кто не отгородится от них Яругой, пойдет под нож. Под нож, понимаешь?

— Не паникуй, Лютик.

Внизу, на пристани, ржание коней, силой затаскиваемых на паром, бьющих копытами по доскам. Вопли. Суматоха. Плеск воды, в которую плюхнулась телега, рев волов, выставивших морды на поверхность. Геральт смотрел, как мешки и ящики с воза перевернулись в потоке, ударились о борт парома, поплыли. Крик, проклятия, ругань. В ущелье туча пыли, топот.

— По очереди! — орал перевязанный, напирая лошадью на толпу. — Порядок, мать вашу! По очереди!

— Геральт, — простонал Лютик, хватаясь за стремена. — Видишь, что творится? Нам ни в жизнь не попасть на паром. Солдаты переправятся, сколько успеют, а потом сожгут, чтобы им не воспользовались нильфгаардцы. Так ведь делают всегда, нет?

— Точно, — кивнул ведьмак. — Так обычно делают. Однако я не понимаю, почему такая паника? Что это, первая война, других не бывало? Как обычно, дружины королей поперебивают половину друг друга, а потом короли договорятся, подпишут мир, и оба надерутся по сему случаю. Для тех, кто сейчас ломает ребра на пристани, в принципе ничего не изменится. Так чего же ради такой шум–гам?

Лютик внимательно посмотрел на него, не отпуская стремени.

— Похоже, у тебя паршивые сведения, Геральт, — сказал он. — Или ты не в состоянии понять их значения. Это не обычная война за наследование трона или огрызок земли. Это не стычка двух феодалов, за которой кметы наблюдают, не прерывая сенокоса.

— Тогда что же это такое? Объясни ты мне, потому как я в самом деле не знаю, что творится. Между нами говоря, меня не очень–то все это интересует, но все же объясни, будь добр.

— Подобной войны никогда еще не было, — серьезно сказал бард. — Армии Нильфгаарда оставляют за собой выжженную землю и трупы. Поля трупов. Это война на уничтожение, на полное уничтожение, Нильфгаард против всех. Жестокость…

— Нет и не было войн без жестокостей, — прервал ведьмак. — Ты преувеличиваешь, Лютик. Тут все равно как с тем паромом: так обычно делается. Этакая, я бы сказал, войсковая традиция. С тех пор, как существует мир, идущие по стране армии убивают, грабят, жгут и насилуют. Не обязательно в такой последовательности. С тех пор, как существует мир, крестьяне во время войн прячутся по лесам с бабами и скарбом, а когда приходит конец, возвращаются…

— Не в этой войне, Геральт. После этой войны некому и некуда будет возвращаться. Нильфгаард оставляет за собой пожарища, армия идет лавиной и вырубает на своем пути все и вся. Виселицы и колья растянулись на версты вдоль трактов, дымы застилают небо по всему горизонту. Ты говоришь: с тех пор, как существует мир, не было ничего такого? Это верно. Да, с тех пор как существует мир. Наш мир. Потому как, похоже, нильфгаардцы прибыли из–за гор, чтобы наш мир уничтожить.

— Бессмысленно! Кому нужно уничтожить мир? Войны не для того ведутся, чтобы уничтожать. Войны ведут по двум причинам. Одна из них — власть, другая — деньги.

— Не философствуй, Геральт! Того, что творится, философией не изменишь! Почему ты не слушаешь? Почему не видишь? Почему не хочешь понять? Поверь, Яруга не остановит нильфгаардцев. Зимой, когда река встанет, они пойдут дальше. Говорю тебе, надо бежать, бежать аж на Север, может, туда они не дойдут. Но даже если и не дойдут, наш мир уже никогда не будет таким, как прежде. Геральт, не бросай меня здесь. Я не справлюсь сам! Не бросай меня!