— Малыш Сабен, мой старшенький, и полдня не продержался, помер… — вступил Амеде Дюпре, пожимая руку Марселя Тибо. — Ах! Помнишь, как мы хохотали в цеху, среди гидравлических прессов, стоял такой грохот, что нам приходилось орать во всю глотку, если хотели что-то сказать!

Эрмин, взволнованно внимавшая воспоминаниям бывших сослуживцев, почувствовала, как Лора дернула ее за руку.

— Сюда заявилась твоя свекровь с внуками! Она взяла с собой и свою дочь! Боже, Тала могла бы держаться скромнее! Я так переживаю смерть нашей подруги, что у меня нет желания с ней разговаривать.

— Мама, не говори глупостей! Смотри, Тала стоит в стороне. Это я по телефону попросила ее приехать и привезти детей. Я хочу, чтобы они переночевали здесь, в Валь-Жальбере.

— Их могла бы привезти Мадлен! — возразила Лора, никогда не отступавшая. — Пойду пройдусь.

Эрмин радостно помахала Тале и хотела направиться к ней, но толпа заставила ее отступить. Кто-то взял ее за руку.

— Эрмин, я был здесь, но не посмел к тебе подойти, — шепнул ей на ухо Пьер Тибо.

Она обернулась, намереваясь дать ему пощечину, но он уже отпрянул.

— Уходи! — тихо заявила она. — Бетти умерла, а ты явился, чтобы приставать ко мне в день ее похорон!

— Нет, это не так. Мой отец пустился в путь, как только узнал скверную новость от сослуживца, что живет здесь, на улице Марку. Я трезв как стеклышко и хотел попросить у тебя прощения. Эрмин, мне стыдно за свой тогдашний поступок. Не знаю, что на меня нашло… Я хотел…

— Замолчи! Вдруг нас услышат… — сердито бросила она. — Видеть тебя не хочу. Нету меня к тебе ни дружбы, ни доверия. Ты мне опротивел! Не вмешайся тогда Симон, я бы тебя прикончила.

— Ты что, мужу рассказала? — встревожился он.

— Тебя ждет сюрприз! — злобно пообещала Эрмин.

Он со сконфуженным видом отступил. Эрмин стремительно удалилась, заметив, как яростно сверкнули глаза Пьера. Она с явным облегчением принялась обнимать детей.

— Наверное, Мари очень горюет, — сказала Лоранс. — Мама, мне так хочется хоть немного ее утешить!

— Вы отправитесь в Валь-Жальбер, — ответила Эрмин, — я не могу ночевать в доме на авеню Сент-Анжель, а так как я не хочу разлучаться с вами, то я вас отвезу.

— Я сделаю Мари подарок. С сегодняшнего дня меня зовут Нуттах. Мама, скажи да, прошу! Я хочу носить свое индейское имя!

— Ну ладно! — уступила мать.

Киона, похоже, пряталась за спиной Талы. На девочке было хлопчатобумажное зеленое платье в белый горошек и очаровательная соломенная шляпка. Эрмин, заинтригованная ее стремлением держаться поодаль, направилась к ней.

— Дорогая Киона, хочешь пойти со мной в церковь? Поставим свечку за упокой Бетти…

— Нет, я не хочу! — ответила Киона. — Бог бледнолицых не внял моим молитвам.

Эрмин отвела ее в сторону. Невозмутимая Тала с интересом следила за Лорой, которая в тридцати метрах отсюда что-то с жаром обсуждала с Терезой Ларуш.

— Ты неправа, Киона, — ответила Эрмин. — Бог делает то, что может. На земле идет столько войн, в них втянуты миллионы людей! Но почему ты так говоришь?

— Я молила его спасти твою подругу Бетти, а он не спас. Я видела ее во сне: она, мертвая, прижимала к груди младенца. Это было так печально, что, проснувшись, я плакала. Я молилась в церкви, чтобы это был всего лишь сон…

Молодая женщина была поражена глубокой грустью девочки. Она прижала ее к себе.

— Киона, — сказала она, — ты не в силах изменить ход судьбы. Бетти всегда рожала тяжело. Возможно, ей было на роду написано, что она умрет в пятницу.

Эрмин неосознанно обращалась к Кионе как к взрослой.

— Я понимаю! — уступила Киона. — Но кто это все пишет? Бог? Твой Бог?

— Я не знаю ответа! Но, знаешь, ты спасла человека, который очень дорог мне. Если бы ты не привиделась мне всего лишь на миг — там, на тропе, ведущей к деревне, то Симон был бы мертв. У тебя было такое сердитое лицо, что я немного испугалась за тебя…

— Да, правда, я рассердилась. Но мне хочется в лес, к бабушке Одине. Мы с мамой завтра сядем на пароход.

— Но отчего же ты рассердилась? В Робервале тебе нравится, ты хорошо учишься. Через месяц мы снова приедем в наш лесной дом. Ну пожалуйста, Киона, скажи, на что ты сердишься, а потом улыбнись мне! У тебя такая чудесная улыбка.

Громадные золотистые глаза девочки наполнились слезами. Она жалобно протянула:

— Мне хочется быть как все, как Лоранс и Мари. Я устала думать о печальном и огорчаться. Почувствовав, что надвигается несчастье, я пыталась предупредить тебя или вызвать Тошана, и в результате заболела. И еще: я знаю, что мой отец жив. Но я в самом деле хочу его видеть. Мама про него ни разу не сказала правду…

Всхлипнув, она замолчала. Эрмин, осознав, что Киона права, сочувственно поцеловала ее в лоб.

— Тебе действительно так нужен отец? У тебя ведь есть сильный и храбрый брат Тошан, Властелин Лесов. У тебя есть заботливая и добрая мать и, наконец, у тебя есть мы: сестрички-близнецы, Мукки, Мадлен и я! Прекрасная большая семья! А еще бабушка Одина, тетушка Аранк[80], которая ткет замечательные покрывала, и двоюродный брат Шоган…

Восторженное перечисление вызвало у Кионы слабую улыбку. В этот момент к ним подошел Жослин.

— Киона, дорогая, я только что узнал от твоей мамы, что вы собираетесь завтра уехать! Мне не часто удается поболтать с тобой, но как твой крестный я обязан сделать тебе подарок. Оказывается, ты хорошо учишься, а всякий труд заслуживает награды. Вот золотой кулон на цепочке, надевай. Это вещь, которая очень дорога мне. Обрати внимание…

— Папа, не давай ничего, что может огорчить ее! — воскликнула встревоженная Эрмин. — Можно взглянуть?

Жослин отдал ей подвеску. По его раздраженному лицу было видно, что ему это не хотелось делать. Эрмин внимательно рассмотрела медальон, на котором была изображена Дева Мария в мафории[81]. На обороте было выгравировано: «Алиет Шарден».

— Папа, что это? — спросила Эрмин. — Здесь нет никакой даты. Такие медальоны обычно дарят к первому причастию или в честь какого-то особенного события.

— Да мне ничего точно не известно, — ответил Жослин. — По словам родителей, моя прапрабабушка заказала это украшение у ювелира из Труа-Ривьер, когда уже довольно долго прожила в Квебеке. Мне оно досталось по наследству, и я решил, что оно должно перейти моей крестнице, которой в следующем году придется изучать катехизис…

— Не знаю, правильно ли это, — заявила Эрмин.