Во имя звезд! Вот оно! Именно — карантин! На Пладамине, отработанной планете, забытой и непотребной, — там они смогут размножаться, сколько заблагорассудится, льстить направо и налево и повелевать растениями и насекомыми. И утешительный ответ всегда наготове для любого земного туриста-проныры.

«Собаки-то? Ну, конечно, плодятся, что с ними станется? Такие проворные — прямо страсть. Мы им и мирок выделили. Прекрасное место! Называется Пладамин. Если желаете посетить, организуем с нашим превеликим…»

Просто чудесная идея. Разрешение всех проблем, не оставляющее тяжелого осадка в чувствах дружественных землян. Сослужит службу в будущем и на веки вечные. Однажды выброшенные на Пл ад амин, собаки при всем своем коварстве уже никогда не смогут перешагнуть его границ. Что же касается туристов с Земли, которые станут и впредь подсовывать четвероногих, то можно будет ненавязчиво убедить их оставлять свои подарки в собачьем раю, специально устроенном Альтаиром для этих милых животных. Там-то собачки обнаружат себя неспособными заправлять никем, кроме своих сородичей. Там они за милую душу смогут паразитировать друг на друге, а если не по нутру — ничего, стерпят.

Бесполезно излагать столь удачный план Хараке — само собой, он отнесется к нему предвзято. Придется подождать до возвращения домой, чтобы на месте изложить властям. Даже если им будет трудно поверить его истории, они все же предпримут необходимые меры предосторожности, ибо лучше семь раз проверить, прежде чем один раз отрезать. Да, они сыграют наверняка и предоставят Пладамин собакам. Сидя в кресле пилота, он взглянул на экран наблюдения. Далеко внизу многолюдное сборище землян ожидало торжественного момента отбытия космических гостей. Поодаль, за толпой, он заметил крошечного, ухоженного до карикатурности пса, который волок землянку на другом конце тонкой легкой цепочки. Бедная девчушка шла, куда потянет ее собака, — и все же чувствовала себя, наивная, хозяйкой положения.

Отыскав свою стереокамеру, Морфад пощелкал переключателями, убеждаясь в исправности, и, пригнувшись, вылез в коридор к распахнутому люку воздушного шлюза. Самое время запечатлеть внушительную толпу провожающих. У самого выхода он с камерой в руке запнулся обо что-то четвероногое и короткохвостое, оно так внезапно сунулось между ног. Он выпал из люка, не выпуская камеры, и устремился к земле сквозь свист ветра в ушах и пронзительные женские крики провожающей публики.

— Похороны задержат нас дня на два, — с официальной печалью в голосе произнес Харака и после небольшой траурной паузы добавил: — Скорблю о друге. Блестящий ум, он был достоин лучшей участи, если бы не помрачение перед самым наступлением конца. Отрадно, однако, что нашу экспедицию постигла лишь одна роковая утрата.

— Могло случиться хуже, сэр, — подобострастно отозвался Кашим. — На его месте могли оказаться вы. Благодарение небесам, что этого не произошло.

— Да это вполне мог быть я, — Харака посмотрел на него заинтересованно. — И что, Кашим, тебя это огорчило бы?

— Еще как, сэр. Не думаю, что кто-либо другой на борту корабля мог бы почувствовать эту потерю столь глубоко. Мое уважение и восхищение вами таковы, что…

Он осекся, когда заметил: кто-то прокрался в рубку, положил голову на колени Хараке и задушевно-доверчиво уставился на капитана. Кашим досадливо нахмурился.

— Хоро-оший мальчик! — похвалил Харака, почесывая уши незваного гостя.

— Уважение и восхищение, — повторил Кашим, повысив голос, — таковы, что…

— Хо-роший мальчик! — вновь произнес Харака. Он ласково потрепал одно ухо, затем другое, не сводя умиротворенного взгляда с трепыхавшегося от удовольствия обрубка.

— Как я уже докладывал, сэр, мое уважение…

— Хороший мальчик! — Глухой ко всему прочему, Харака скользнул ладонью вниз и принялся скрести собачий подбородок.

Кашим одарил Хорошего Мальчика взглядом, в котором содержалась хорошо сконцентрированная ненависть. Пес с очевидным равнодушием покосился в ответ коричневым глазом. С этого момента участь Катима была решена.

Выскользнув дугой из золотистого неба, корабль приземлился ухарски, с шумом и грохотом, смяв добрую милю буйной окружающей растительности. Еще с полмили инопланетной флоры превратилось в пепел под последним выхлопом дюз. Прибытие было зрелищное, с огоньком, — словом, достойное нескольких колонок в любой земной газете. Однако ближайшее печатное издание находилось на расстоянии большего отрезка времени, отпущенного человеку на жизнь, и под рукой не оказалось ни одного встречающего, чтобы в столь удаленном уголке космоса осветить хотя бы самую крошечную из сенсаций. Так что корабль просто устало плюхнулся и замер — небо просияло, и весь растительный мир по сторонам торжественно замер, точно гвардеец в зеленом мундире.

Сквозь прозрачный купол обзора Стив Андер сидел и обдумывал ситуацию с самого начала. Это у него вошло в привычку — старательно все продумывать взад и наперед. Астронавты вовсе не отчаянные сорвиголовы, какими их привыкла воображать падкая на стереоэффекты публика широкоформатных кинотеатров. Они просто не могут позволить себе быть сорвиголовами. Опасная профессия требует осторожного и тщательного обдумывания каждой детали. Пять минут работы головой за время истории космонавтики сберегли немало легких, сердец и костей. Стив дорожил своим скелетом. Правду говоря, он не то чтобы особенно гордился им, считая, что является обладателем какого-то особенного, незаурядного скелета. Однако уже свыкся с ним: скелет его устраивал вполне, как старый хорошо подогнанный скафандр, — так что Стив даже не мог вообразить ни себя без него, ни наоборот.

Потому-то, пока с привычным скрежетом остывающего металла остывали хвостовые дюзы, он откинулся в кресле пилота и непроницаемым взором, в котором читалась разве что глубокая внутренняя работа, уставился сквозь купол — обдумывал несколько вполне глобальных мыслей.

Во-первых, во время своей лихорадочной посадки он уже на глазок проделал предварительную оценку мира. Насколько мог судить Стив, эта планета раз в десять превосходила размерами Землю. И все же собственный вес сейчас, при таком раскладе вещей, не казался ему особо значительным. Хотя, конечно, любые впечатления о весе несколько диковаты, когда в полном обалдении месяцами чувствуешь его то в пятках, а то ходишь, точно приподнятый за ухо школьник, а в промежутках — вообще паришь в невесомости, когда невозможно передвигаться по-человечески. И это — не считая сомнительного удовольствия шлепать магнитами по обшивке корабля, увлекающего тебя в необъятную бездну космоса. Уверенную оценку дают лишь мышечные ощущения. Если чувствуешь себя, точно сатурнианский ленивец, — твой вес дал маху вверх. Если же ощущаешь себя суперменом, быком Ангуса Маккитрика — значит, тебя можно взвешивать на аптекарских весах, не опасаясь за их сохранность.

Нормальный вес и ощущение привычной земной массы вопреки десятикратному превышению размеров планеты означают легкую плазму. А значит — нехватку тяжелых элементов в ее коре. Отсутствие тория. Полное отсутствие никеля. А уж никелиево-ториумные сплавы для этой планеты — недосягаемая роскошь. Стало быть, учитывая все, — у него нет никаких шансов вернуться к земле, семье, привычному весу.