горевать и правда ни к чему. Теперь осталось только веселиться.

И мы веселимся, потому что часы наши сочтены, потому что повеселиться уже будет некогда, и не отложишь на потом.

Но мы не пьём хмельного, его и нет в стане. Увезли обозами в Брандстан. Нас здесь две тысячи три человека и единственная женщина среди нас — Свана Сигню, воин на все времена, никто её иначе и не считает.

И бывалые ратники, и те, что не носили мечей каждый день на боку, но не ушли, а остались, все умелые воины, в Свее не было мужчин, что не были бы воинами. Мы все воины, все, кто есть: и лекари, и учителя, и золотари, и законники, и простые земледельцы или охотники. Все мы умеем действовать слаженно и искусно. А храбрости нам не занимать. У нас только смерть или победа, плен для нас не приготовлен. А для той, кому приготовлен, он во сто тысяч крат хуже смерти.

Вот потому мы и веселы. Прошло время грустить. Можно печалиться, когда у тебя впереди целая жизнь и ты успеешь ещё наверстать время веселья. У нас его уже нет. Наша смерть идёт с юга несметным войском. И хотя, каждый из нас унесёт с собой в Валхаллу не меньше десятка, мы знаем, что идущих ещё больше и они хотят нашей крови, потому что ненавидят в нас то, что мы не такие как они.

Мы знаем, что Ньорд в дневном переходе отсюда.

Что нашей жизни остаётся? Сутки?…

Воины пируют. Но йофуры исчезают из-за стола, что скоро замечает Рауд:

— Однако конунгу всё же повезло больше нашего этой ночью.

Никто не отвечает ему, ведь его жена пропала бесследно в адском пламени, охватившем Свею. Но никто не думает, что Сигурду сегодня легче, чем всем.

Мы все простились с нашими жёнами, они будут живы. А жена Сигурда, наша дроттнинг, Свана Сигню погибнет завтра вместе со всеми нами. Она и осталась здесь, только чтобы погибнуть, чтобы не быть без него. Конечно, Ньорд идёт за ней. Конечно её смерть — самая желанная для него. Но её он припасёт напоследок, вначале убьёт всех нас…

Я достал из-за пазухи её серьгу-лебедя, что так и не отдал Сигурду. Что мы знаем о том, что было с нашей Свана Сигню, прекрасной светлой Богиней?…

— До утра совсем нет времени, скоро солнце встанет, а мы не спим… — тихо сказала Сигню.

— На что нам теперь сон, Сигню? Теперь? — засмеялся я.

Она тоже засмеялась, обнимая меня. Волосы распустились из косы, щекочут мне живот…

Не перестану целовать её… ни одной пяди её тела не оставлю без моих губ…

Я приподнялся над ней, почувствовав кое-что, новое, волшебное и прекрасное, ещё неопределённое, ещё, может быть, неощутимое ею самой…

— Ты беременна, Сигню? — прошептал я.

Она приподнялась на локтях, смотрит на меня, положила ладонь себе на живот над лоном:

— Ты думаешь?!

— Ну да. Я чувствую, — я улыбнулся, — я всё в тебе чувствую.

Лицо Сигню меняется, от удивлённого к счастливому, озорно-юному:

— Так что же тогда…. А? Тогда… Жить будем, а, Сигурд! — с этими словами и с удесятерённым, кажется, желанием, она обнимает меня.

Я смеюсь счастливый её счастьем, моим счастьем, нашим с ней счастьем. Никого в эту минуту нет счастливее нас. Мы на краю, может, уже летим в пропасть, но острее наше счастье. И не верим мы ни в какую смерть…

Я рада увидеть Сольвейг. Я оставалась совсем одна в своём тереме, во всём моём Брандстане. Конечно, у меня были мои алаи и их жёны, с которыми мы устраивали и обеды и охоты. Ньорд пока оставил вокруг города достаточно земель, конечно, не в пределах прежнего богатого йорда Брандстана, но вполне достаточно, чтобы и жить беззаботно, имея кое-какие урожаи, а ещё рыбу, дичь и всё остальное, что давали нам окрестные леса, озёра, реки и море.

Но никого близких не было больше у меня. Даже Лодинн.

Мы теперь узнавали новости нескоро и глухо. После того как Ньорд проиграл в битве не то что Сигурду, а ей, проклятой ведьме Сигню, мой брат рассвирепел по-настоящему. Свеям стало небезопасно передвигаться по дорогам страны, поэтому я остерегалась посылать шпионов по Свее.

Я слышала, что городов больше не осталось, кроме моего Брандстана и самого Асбина. Вот до чего довела страну проклятая тварь! Всё из-за неё! Всё началось из-за неё! И из-за неё теперь заканчивается гибелью всей страны. Ведь из-за неё сорвался с цепи Ньорд, и почему Сигурду было не уступить и не отдать её?

Всё из-за неё! Почему я не придушила её со всей её треклятой семейкой?! Во всём, вовсех бедах Свеи виновата она. Теперь нет уже Свеи, а тварь жива.

Но приехала Сольвейг, единственная, из оставшихся, с кем у меня были когда-то тёплые отношения.

Мы обнялись и заплакали. Я ещё не знала, что Сольвейг теперь тоже вдова, а узнав, заплакала и Сольвейг заплакала снова, вместе со мной.

И так мы проплакали, две старые подруги, две женщины помнившие столько хороших времён из нашей юности, да и из времён зрелости.

Отплакавшись, приступили, наконец, к разговору:

— Я привела с собой обоз, Рангхильда. Здесь бабы, дети, старики, всё семьи тех, кто остался там, в Грёнаварском форте, который идёт уничтожить твой брат.

— Дети всех… И… И Сигурда?! — дрогнула я.

Сольвейг улыбнулась:

— Да, бабуся, и твои внуки. Эйнар и Годрик Навой.

— Да где же они?! Вели привести!

— Позволишь остальным спрятаться?

— Ты из меня совсем-то бессердечное чудовище не делай, Сольвейг. Я за всю жизнь зла желала только одному человеку.

— Однако зла оказалось так много, что оно сожгло всю Свею, — заметила Сольвейг.

Но я не хотела спорить сегодня. Тем более что всё, чего я хотела так давно — гибель негодной Сигню, так близка. Теперь я как в предвкушении праздника.

И даже внуки в моих руках. Они и продолжат славную династию Брандстана.

О, мальчики оказались прелестны. И оба — копии Сигурд, мой сыночек. Разве что Годрик был немного темнее бровями и чубчиком надо лбом. Но глаза — громадные синие озёра, черты — всё мой Сигурд. Ты отказался от меня, сынок, но я воспитаю твоих сыновей, и они изгонят Ньордовых потомков и норвеев из Свеи. Я крепка здоровьем и проживу достаточно долго, чтобы увидеть это. Всё же ты вернулся ко мне мой сын, пусть и через своих детей.

Сольвейг привезла и своего внука. Красивого, сероглазого