играем. Творчество – игра. Но кроме творчества и жизни есть еще – созерцание. Первые активны, второе – пассивно an und für sich[605] , это нирвана полная, более страшная, чем смерть, отрицание себя самого, solo impsum non sum[606]. Мне, кажется, не дано ни то, ни другое, ни третье, мечусь в треугольнике и ищу положение равновесия» (26 февраля 1916).

«Старая схема – „созерцание и творчество“, угадал ее двадцать с лишним лет назад вполне верно. Просто стремления „жить“ чрезвычайно мало. Созерцательство тоже мало радует. Творчество, оно нужно, и с таким трудом дается. А только творчество „патент на благородство“. В творчестве самое главное в загадке сознания и самый главный исторический поворот» (11 июля 1939).

«Троица: жизни, созерцания и творчества – необходима для здоровой науки. Она, по-видимому, была у Леонардо, не было ее у Ньютона. Три типа людей: больше всего просто живущих, немало созерцателей, есть творцы, но для последних в большинстве случаев необходима большая порция жизни и созерцания» (15 июля 1939).

«Когда-то на войне сам себя называл „военным корреспондентом“, не воякой, а наблюдателем. Оказывается и вообще на белом свете я оказался таким „репортером“. Появился „с того свету“ не для того, чтобы активно ввязаться в запутанную эволюционную драму с апофеозом, а для того, чтобы только на нее посмотреть, понять и разузнать, в чем дело. И это я очень давно понял, в старых моих военных дневниках 15-го–16-го года это есть. „Созерцание“ и „Творчество“. Активное участие в жизни хочется только как творчество[607] , а для этого нужны такие качества, которых порой не хватает. Это уж совсем другой вопрос, которого здесь почти не касался, связанный с неумением, самолюбием и прочими дрязгами бытия» (31 марта 1940).

«Нужна обстановка для творческого созерцания» (21 июля 1939), «В себе полная неуверенность и жить хочется, только что-то создавая. По-прежнему созерцание и творчество, остальное неизбежный, иногда очень тяжелый крест» (24 июля 1940).

«Опять ни творчества, ни созерцания» (8 августа 1939), «…тщетное стремление к творческой активности и созерцательному спокойствию» (18 августа 1939).

«И творчество, и созерцание, по-видимому, ни к чему» (25 ноября 1941).

«Сейчас задним числом вижу, что жизнь моя сложилась совсем особенно. Не во внешних происшествиях дело, они как у многих других, ее действительное содержание всегда было „творчество и смотрение (созерцание)“. Самому „жить“ всегда было скучно, повинность, охота и настоящее было только к творчеству и смотрению. Это действительно так, и это у немногих. А главное – было это с самых ранних лет и по сегодняшний день» (16 мая 1943).

«Смотреть и думать, не делая. Это – одно. Второе – творчество. Кроме близких своих, Олюшки, Виктора, смотрение и творчество – единственная зацепка в жизни. ‹…› Как хотелось бы прожить последние годы жизни со своими, свободно смотря и творя» (30 мая 1943).

«Старое ясно – творчество и созерцание – но их совсем нет» (2 августа 1945).

«Стимулы к жизни как к „наслаждению“ атрофируются все больше и больше. Много больше, чем в молодые годы, остается „созерцание и творчество“» (9 октября 1949).

4.2. Философы, повлиявшие на Вавилова

О повлиявших на него в молодости философах сам Вавилов писал несколько раз. «…моим первым учителем была книга Мечникова» (13 марта 1910). «Мечников, Геккель, Тимирязев, Бюхнер, еще позднее Мах ‹…› первые шаги Эпикура и Лукреция» (22 сентября 1947). «Сами мы в это время читали или делали вид, что читали брошюрки Маркса и Энгельса, Бебеля, Дицгена, эмпириокритические сочинения Карстаньена, Луначарского» ([Франк, 1991], с. 112).

В университете Вавилов слушал лекции философа и психолога Г. И. Челпанова (1862–1936). Впечатления Вавилова – скорее негативные – в единственной записи от 4 сентября 1909 г.: «…изливал потоки воды, все время открывая Америки ‹…› сидение между двух стульев…» Тем не менее заслуживает упоминания – в контексте будущих философских метаний Вавилова, – что Челпанов предпочитал философский дуализм монизму.

Кроме того, общее, грубое представление о «философских вкусах» Вавилова можно также составить по количеству упоминаний в дневнике известных философов.

Если судить только по частоте упоминания имен, то оказывается, что ведущие роли в философском мире Вавилова играют античные философы-материалисты. Слова «лукрецианизм», «лукрецианская философия» часто используются для обозначения материализма/атомизма, благодаря чему – а также тому, что Вавилов работает над статьей «Физика Лукреция», – Лукреций занимает первое место среди имен философов (30 упоминаний в дневнике, из них 29 после 1943 г.). Если прибавить к Лукрецию Эпикура (10 упоминаний) и Демокрита (4), то античные материалисты формально оказываются лидерами в «хит-параде» философов.

На втором месте оказывается Платон (упоминается около 20 раз). Причем примерно в половине случаев его имя употребляется для обозначения идеализма («платоновский мир», «платоновские идеи»).

Особое место среди философских авторитетов у Вавилова несомненно занимает Декарт (15 упоминаний, еще 6 – косвенно, посредством знаменитого «cogito ergo sum»). «Триста лет со дня смерти Декарта. Давно я его полюбил. Механицизм, доведенный до конца, до противоречия, до cogito ergo sum. Замечательное лицо, остроумная математика» (12 февраля 1950).

Хотя имя Спинозы употребляется во всех дневниках лишь трижды, этот философ также уверенно может считаться одним из важнейших для Вавилова – классическое рассуждение Спинозы о мыслящем камне вспоминается полтора десятка раз.

Кант упоминается 11 раз.

Хотя Лейбниц упоминается в дневниках всего шесть раз (столько же – Аристотель; упоминаний остальных известных философов еще меньше), его нужно выделить особо. Вавилов иногда чувствовал созвучие своих идей и монадологии Лейбница: «…от панпсихизма до „я“ так далеко и сложно. Монады? ‹…› Влияние психического на физическое? Обратное несомненно, почему же не бывать и прямому? Все похоже на Лейбница» (3 октября 1948). «Перед отъездом из Барвихи читал о лейбницовских монадах» (14 января 1950).

Интересно также отметить влияние философствовавшего физика – основоположника «махизма» – Э. Маха (его имя встречается в дневниках – в основном в юношеских –13 раз!).

Кроме других известных своими философскими концепциями западных физиков-современников Эддингтона, Шредингера и Джинса Вавилов упоминает в дневнике книгу: «The soul of the universe» Gustaf Strömberg («Душа вселенной») – «явно неудачная и помимо прочего просто бездарная ‹…› попытка спастись от бездушности мира, явлений» (22 февраля 1942). Об этой книге Вавилов пишет и в статье «В. И. Ленин и современная физика»: «По мнению автора, наиболее удивительный результат его исследования состоит в том, что индивидуальная память неразрушима, что сущность всех живых элементов, по-видимому, бессмертна и что, в конце концов, неизбежно существование мировой души. Следует, впрочем, заметить, что даже симпатизирующий и религиозно настроенный читатель не может не заметить крайней слабости биолого-философских рассуждений астрофизика Штромгрена[608]» ([Вавилов, 1944], с. 129).

Также среди упомянутых в дневнике философов есть несколько