– Ступай один, – сказал он Ляпису. – Я туда не вернусь.

Ляпис молча удалился. Вольф открыл шкафчик и стал надевать обмундирование. Губы его слегка шевелились. Он потянул рычаг, открывавший дверь, и проник в клеть. Серая дверь захлопнулась за ним, отрывисто щелкнув.

Глава XXIII

На сей раз он сразу включил максимальную скорость и не почувствовал, как протекло время. Когда сознание его прояснилось, оказалось, что он опять очутился в конце большой аллеи, как раз в том месте, где покинул месье Перля.

Опять та же желтая почва с каштанами, мертвыми листьями и газонами. Но развалины и заросли колючего кустарника были пустынны. Он заметил нужный ему поворот аллеи и без колебаний отправился туда.

Почти сразу же он осознал резкую перемену обстановки, хотя у него и не возникло ощущения обрыва, нарушения какой бы то ни было непрерывности. Теперь перед ним стлалась мощеная дорога, довольно круто шедшая в гору, тоскливая, отгороженная справа круглыми фигурами лип от обширного серого строения, слева – окаймленная суровой, увенчанной осколками битого стекла стеной. Кругом царила полная тишина. Вольф медленно брел вдоль стены. Пройдя несколько десятков метров, он очутился перед приотворенной дверью с окошечком. Без колебаний он толкнул ее и вошел. Звякнул и тут же замолк звонок. Он очутился в просторном квадратном дворе, напоминавшем двор лицея. Планировка показалась ему знакомой. День шел на убыль. В окне того, что когда-то было кабинетом старшего воспитателя, сверкал желтый огонек. Почва была чистая, довольно ухоженная. На высокой шиферной крыше поскрипывал флюгер.

Вольф пошел на огонек. Подойдя поближе, он увидел сквозь застекленную дверь сидевшего за маленьким столиком человека, который, казалось, чего-то ждал. Он постучал и вошел.

Человек поглядел на круглые стальные часы, которые вытащил из кармана серого жилета.

– Вы опоздали на пять минут, – сказал он.

– Извините, – сказал Вольф.

Кабинет был классически тосклив и пропах чернилами и дезинфекцией. Рядом с человеком стояла маленькая прямоугольная табличка, на которой можно было прочесть выдавленное и зачерненное имя: «Месье Брюль».

– Садитесь, – сказал человек.

Вольф присел и уставился на него. Перед месье Брюлем лежала открытая картонная папка цвета старых пожелтевших газет или крем-брюле, начиненная какими-то бумагами. Ему было лет сорок пять, он был худ, костяк его челюстей выпирал сквозь желтые щеки, а острый нос внушал уныние. Из-под траченных молью бровей подозрительно поблескивали глаза, а на серых волосах обозначился круг еще более чахлой растительности, прочерченный слишком часто носимой шляпой.

– Вы уже прошли моего коллегу Перля, – сказал месье Брюль.

– Да, месье, – сказал Вольф. – Леона Абеля Перля.

– В соответствии с планом, – сказал месье Брюль, – мне следовало бы теперь спросить вас о вашем школьном обучении и о дальнейшем образовании.

– Да, месье, – сказал Вольф.

– Мне это не по нраву, – сказал месье Брюль, – ведь тогда мой коллега, аббат Гриль, вынужден будет возвращаться вспять. В самом деле, ваши отношения с религией длились совсем недолго, в то время как образованием вы были охвачены даже и после того, как вам стукнуло двадцать.

Вольф кивнул.

– Выйдите отсюда, – сказал месье Брюль, – и ступайте по внутреннему коридору. Вам нужен третий поворот, там вы легко отыщете аббата Гриля, отдайте ему эту карточку. Потом возвращайтесь повидаться со мной.

– Да, месье, – сказал Вольф.

Месье Брюль заполнил формуляр и протянул его Вольфу.

– Тем самым, – сказал он, – у нас еще будет время познакомиться. Прямо по коридору. Третий поворот.

Вольф поднялся, поклонился и вышел.

Он ощущал какую-то подавленность. Длинный и гулкий сводчатый коридор выходил окнами во внутренний двор, тоскливый сад с обсаженными карликовыми кустами гравийными дорожками. Там и сям из гряд и груд сухой земли, по которой робко стлалась невзрачная трава, торчали мертвые кусты роз. Шаги Вольфа гулко отдавались по коридору, и ему хотелось броситься бежать, как он бегал, опаздывая, в стародавние времена, когда проходил мимо будки привратника уже после того, как тот опустил большущую решетку, заделанную глухими листами жести. Справа от колонн, поддерживавших свод, пол из крупнозернистого цемента прорезали поперечные полосы более изношенного, чем все остальное, белого камня, на которых можно было различить оттиски окаменелых ракушек. С другой стороны двора зияли двери, открывавшиеся в пустые классы с амфитеатрами скамеек; порой взгляд Вольфа выхватывал то уголок угольно-черной доски, то чопорный и суровый стул на обшарпанном возвышении.

У третьего поворота Вольф сразу же обнаружил белую эмалированную табличку: «Катехизис». Он деликатно постучал и вошел. Он очутился в помещении вроде классной комнаты, но без столов, с жесткими, изрезанными и издолбленными скамьями и с лампами в эмалированных абажурах на концах длинных шнуров; стены метра на полтора от пола были выкрашены в коричневый цвет, а выше становились грязно-серыми. Толстый слой пыли покрывал все предметы. Сидя за своим столом, худощавый и изящный аббат Гриль изнывал, казалось, от нетерпения. У него была маленькая бородка клинышком и сутана хорошего покроя, рядом с ним на столе лежал легкий черный кожаный портфель. В руках у аббата Вольф без малейшего удивления обнаружил то самое досье, что несколькими минутами ранее листал месье Брюль.

Он протянул свою карточку.

– Добрый день, сын мой, – сказал аббат Гриль.

– Добрый день, господин аббат, – сказал Вольф. – Месье Брюль…

– Я знаю, знаю, – сказал аббат Гриль.

– Вы спешите? – спросил Вольф. – Я могу уйти.

– Вовсе нет, вовсе нет, – сказал аббат Гриль. – У меня бездна времени.

Его хорошо поставленный и слишком изысканный голос досаждал Вольфу, как докучливая побрякушка.

– Посмотрим… – пробормотал аббат Гриль. – Что тут есть по моей части… ага… вот как… вы больше ни во что не верите, не так ли? Ну что же… посмотрим… скажите мне на милость, когда вы перестали верить? Это ведь не слишком трудный вопрос, не так ли?

– М-да… – сказал Вольф.

– Садитесь, садитесь, – сказал аббат. – Возьмите стул вон там… Не спешите, не волнуйтесь…

– Волноваться не о чем, – чуть устало сказал Вольф.

– Мой вопрос вас раздражает? – сказал аббат Гриль.

– О! Ничуть, – сказал Вольф, – просто он несколько упрощен, вот и все.

– Он не так-то прост… подумайте хорошенько…

– За детишек берутся слишком рано, – сказал Вольф. – В том возрасте, когда они верят в чудеса; они жаждут увидеть хотя бы одно чудо, но этого не происходит, – и для них на этом все кончается.

– Но это же не о вас, – сказал аббат Гриль. – Ваш ответ, может, и справедлив для какого-нибудь ребенка… но вы дали мне его, чтобы не углубляться во все сложности, и я вас понимаю… я вас понимаю, но в вашем случае