Запомнился еще один момент. Недалеко от Риги сооружен внушительный памятный мемориал жертвам фашизма в годы Великой Отечественной войны. Достойный памятник тем, чья борьба и жизнь — в фундаменте нашей общей победы.

Пуго рассказал, что среди латышей высказывается мнение о сооружении памятника всем погибшим, независимо от того, по какую сторону баррикад они сражались и отдали жизнь. Пуго не исключал такого варианта воссоздания памяти всем погибшим в знак примирения и согласия. Мне эта идея показалась разумной.

В случае победы националистических, сепаратистских сил в Латвии Пуго не видел места для себя и многих на своей родной земле. Может быть, сооружение общего памятника и явилось бы вкладом в мир и согласие?

Шли дни. Каждый день одно и то же от подъема до отбоя. Неволя пронизывает все клеточки. Радиоточка да одна-две газеты — вот и весь источник информации. Узнать можно многое, однако объем информации — голодный паек по сравнению с тем, что несколько дней назад было в моем распоряжении. Счет ведется на недели, от бани до бани. Тюремные радости — лишняя газета, хороший матрац, второе одеяло, чудом полученная весточка от родных и друзей. Вот, пожалуй, и все. Иногда даже не знаешь, то ли радоваться им, то ли печалиться.

Среди сокамерников царит дух равноправия. В одночасье все становятся зэками, их объединяет одно горе, одинаковые условия, неизвестность судьбы, беспомощность каждого и всех вместе.

Здесь никто не спрашивает друг у друга о деле. Рассказывают сами, если сочтут нужным, слушают, но любопытство непозволительно, даже осуждается. Вот чего в изобилии, так это успокоительных слов, потому что каждое утешение, даже иллюзорная надежда — бальзам на рану. Человек действительно не может жить без веры. Любой из охраны — над тобой начальник. Следует немедленно исполнять любое указание.

Как-то сокамерник попросил охрану изменить очередность бани и прогулки, пояснив при этом, что, как он думает, так будет удобнее. Дежурный не без юмора ответил: «В тюрьме не надо думать, тут думают за вас. Сидите спокойно».

Ежедневные прогулки поначалу воспринимаются как нечто полезное и приятное, ждешь приглашения. Но очень скоро они становятся обузой, и многие, за исключением достаточно уже насидевшихся, стараются уклониться от них. Часовая прогулка позволяет физически размяться, но усугубляет постоянное неприятное ощущение: ни на минуту не отключаешься от тюрьмы, неволю чувствуешь еще острее. Подумать над чем-то не удается. Мозг не сосредоточивается, тем более что по этому маленькому бетонному пятачку мечутся в ходьбе кроме тебя еще три-четыре человека. И здесь — под постоянным надзором. С громким железным скрипом захлопывается за тобой массивная дверь, но не останешься наедине с собой — смотровое отверстие напоминает, что за тобой ведется постоянное наблюдение.

Вызов на допрос — событие и для тебя, и для сокамерников. Последние провожают тебя, словно на бой, желают успеха, дают советы, ждут возвращения, чтобы услышать хоть что-то новенькое. Оценят твой вид: хорошо или плохо выглядишь, каково настроение; по сути же дела — никогда ни одного вопроса. Расскажут о своем опыте общения со следователями и адвокатом.

При вызове на допрос — тщательный личный обыск и осмотр бумаг, с которыми ты направляешься к следователю или адвокату. Что же, к этому заключенный относится с пониманием, нет, не с пониманием, а как к чему-то неизбежному.

У подследственного, в отношении которого мерой пресечения избрано содержание под стражей, по ходу следствия есть несколько особо значимых моментов, играющих в его деле ключевую роль. По крайней мере, эти моменты говорят о многом, приоткрывают результаты следствия, его планы, позволяют подследственному оценить свое положение.

Одним из таких моментов в уголовном процессе является предъявление постановления о привлечении в качестве обвиняемого.

Первый раз обвинение было предъявлено мне 31 августа 1991 года. Постановление подписал заместитель Генерального прокурора РСФСР Лисов. Статья 64, пункт «а» УК РСФСР — измена Родине. Постановление с большими заявками относительно «преступных» действий, которые в нем обозначены и которые, как можно полагать, следствие собирается доказывать. Тут и захват власти, и корыстные мотивы, ущерб безопасности и обороноспособности страны, и ликвидация властных структур. И тем не менее чувствовалось, что обвинение сугубо прикидочное, предварительное, серьезной доказательной базы у следствия нет.

Как юрист по образованию, сам находившийся в прошлом, в начале своей трудовой деятельности, на прокурорской работе, я думал над замыслом составителей первого постановления о привлечении меня в качестве обвиняемого.

Следствие, хотя я, конечно, понимал, что дело не в нем, пошло по максимуму и включило в обвинение позиции, которые, как мыслилось режиссером будущего процесса, могли образовать состав преступления в виде измены Родине, якобы совершенного мною и другими. Исходя из этого в постановление включили все мыслимое и немыслимое.

С самого начала была также очевидной полная нестыковка между составом преступления, предусмотренного 64-й статьей, и действиями, совершенными лицами, привлеченными по делу ГКЧП. Напрочь отсутствовала субъективная сторона — умысел совершить измену Родине; много несуразного было с объектом преступления — на что же мы покушались?

В связи с этим стоит рассказать о том, как к этому выводу пришло само следствие. В декабре 1991 года, за день-другой до предъявления второго по счету обвинения, дежурный по коридору через окошко передает мне в камеру бумагу, на которой после ознакомления просит расписаться. Это было короткое письмо из Генеральной прокуратуры России, адресованное всем проходящим по делу ГКЧП лицам. В нем сообщалось, что Генеральная прокуратура приняла решение о прекращении уголовного дела по факту измены Родине, то есть по статье 64 пункт «а» УК РСФСР. Основание — отсутствие состава преступления, которое бы квалифицировалось как измена Родине.

Решение и сама бумага были весьма странными, но одно было ясно — следствие пришло к выводу, что измены Родине обвиняемые по делу ГКЧП не совершали. Тогда что же остается? В очередном постановлении о привлечении меня к уголовной ответственности в качестве обвиняемого от 13 декабря 1991 года остался, таким образом, заговор с целью захвата власти. Статья та же, а обвинение другое.

Для того чтобы понять, что никакой измены Родине и в помине не было, следствию потребовалось четыре месяца!

Итак, новое обвинение гласит, что я совместно с группой лиц организовал и осуществил заговор с целью захвата власти, то есть совершил преступление, предусмотренное статьей 1 Закона СССР «Об уголовной ответственности за государственное преступление» (статья 64, пункт «а» УК РСФСР).

По смыслу статьи эта формула тоже предусматривает сотрудничество с иностранным государством, но на это следователи просто закрывали глаза. По их словам, ничего более близкого в уголовных статьях к тому, что содеяно привлеченными по делу ГКЧП лицами, якобы нет.

Таким образом, Генеральная прокуратура под предлогом несовершенства законодательства пошла на приблизительную квалификацию, допустив тем самым полный разлад с правом! Вот только интересно, при чем тут обвиняемые?!