которую он раз выстрелил из пистолета), а главное – ненасытное тщеславие, до такой степени им владевшее, что Фиески готов был, даже совершив преступление, отрицать его подлинную цель, если не имел возможности сослаться на громкие имена как на своих сообщников. На суде он острил и хвастался, а перед казнью окончательно проявил себя в качестве маттоида: писал в газеты длинные рассказы о своих подвигах, сравнивал себя с Баярдом{…писал в газеты длинные рассказы о своих подвигах, сравнивал себя с Баярдом. – Пьер-дю-Террайль Баярд (1476–1524), французский военачальник, «рыцарь без страха и упрека», прославился своими воинскими подвигами.}, раздавал тюремным сторожам свои автографы, подписывался не иначе, как «цареубийца Фиески», и закончил свои писания чем-то вроде автобиографии, написанной за два дня до казни; в ней он намеревался свести свои счеты с историей.

Гедель также был прирожденным преступником, как это доказывают черты его физиономии (лобные пазухи, уши, форма лица) и характера. Еще не достигнув тринадцатилетнего возраста, он был осужден за нищенство, бродяжничество и воровство. Страшно тщеславный, он еще до своего покушения на жизнь германского императора заказал множество своих фотографических карточек, причем обещал фотографу, что тот «сделает хорошее дело с этими карточками; так как имя Геделя скоро станет известным всему миру». Но врожденная преступность его ярче всего проявляется в непостоянстве и противоречиях характера. Изгнанный за свою невоздержанность даже из социал-демократической партии, он после покушения, чтобы избавиться от ареста, сказался несовершеннолетним. Затем при судебном запросе, признавая себя анархистом, утверждал, что хотел убить не императора, а себя, для того чтобы показать, как тяжело живется народу, но потом начал цинически смеяться над судьями и свидетелями.

В нидервальдском процессе по делу о покушении на жизнь германского императора (1884 год) главным преступником являлся Рейнсдорф, еще раньше судившийся за изнасилование и обладавший всеми характерными чертами прирожденного преступника (лобные пазухи, покатый лоб, большие челюсти, выдающиеся скулы и прочее), а между тем он оказался образованным человеком и очень хорошо говорил на суде.

Будучи вполне лишен нравственного чувства, он, выслушав смертный приговор, воскликнул: «Если бы у меня была тысяча голов, то я все бы их сложил на эшафоте за святое дело анархии». Он не изменил себе и перед казнью – последними словами его были: «Долой варварство! Да здравствует анархия!»

Сообщники его, Рюйш и Клюхнер, тоже отличались чертами, характерными для прирожденных преступников (торчащие уши, большие челюсти и прочее), но они были только орудиями Рейнсдорфа и на суде старались доказать свою невинность или по крайней мере меньшую виновность, что весьма нередко у такого рода преступников, у которых, как у Геделя, при неудаче инстинкт самосохранения берет верх над идеей самопожертвования.

Вся обстановка убийства лордов Кэвендиша и Берка в Феникс-парке в Дублине, вместе с антропологическими чертами убийц, доказывает, что прирожденная преступность и тут сыграла немалую роль. В самом деле, из 22 обвиняемых по крайней мере четверо – Брэди, Дилони, Ханлон, Фицгаррис – обладали всеми внешними признаками преступного типа, а по характеру Кэри – глава шайки – был, без всякого сомнения, прирожденным преступником. Тотчас же после убийства он занимается описанием в газетах мельчайших подробностей последнего, а затем доносит на своих товарищей и на их упреки, во время суда цинически отвечает: «Да вы меня сами предали бы, если б я вас не предупредил».

8) Монархи и диктаторы – преступники. Преступники и революционеры довольно часто встречаются среди признанных правителей народа, причем они оказывают такое сильное влияние на ход революции, что Макс Нордау считает их главной причиной последних. Достаточно вспомнить сыноубийцу Петра Великого, убийцу и развратника Наполеона I и прочих. Кола ди Риенци и Мазаниелло, добившись власти, сделались прямо зверями.

Все это легко объясняется, так как Якоби доказал, что безграничная, деспотическая власть, полное своеволие, само по себе способно развить зачатки злонравия, таящиеся во всяком из нас. Абсолютное всемогущество и полная уверенность в безнаказанности сделали преступников из римских цезарей и средневековых тиранов.

«Тот, кто обладает безграничной властью над телом и кровью себе подобных, кто может унизить до последней степени другое существо, тот не способен бороться с желанием делать зло. Тирания есть привычка, с течением времени становящая болезненной. Лучший человек в мире может огрубеть до степени дикого животного. Кровь опьяняет; душа становится доступной самым неестественным чувствам и начинает находить в них наслаждение. Произвол может царить над целым народом, а между тем общество, презирающее палача по профессии, не презирает палачей, облеченных властью» (Достоевский).

Голлэндер и Саваж заметили частое развитие нравственного идиотизма у людей, родители которых по излишней доброте или по небрежности не обуздывали их смолоду и не приучали к сдержанности во имя закона, обязательной для нравственного человека. Плохое воспитание влияет, следовательно, так же как и деспотизм.

В аргентинской революции участвовал доктор Франдио, родители которого были сумасшедшими. Достигнув власти, он сначала мечтал о самоубийстве, а потом стал хладнокровно обдумывать убийства и поджоги. Во время припадков психопатической злобы он посадил в тюрьму, а затем казнил своего отца с матерью, подвергал пыткам лиц, которых видел во сне в качестве заговорщиков, и каждую ночь придумывал для них особые мучения.

Он умер в глубокой старости, когда нравственное помешательство закончилось безумием. При жизни наружность его отличалась всеми характерными признаками прирожденного преступника: долихоцефалия, выдающиеся скулы, большие лобные пазухи, глубокая морщина между бровями, кошачьи глаза, выдающаяся нижняя губа и прочее.

9) Переход от преступных наклонностей к политическому преступлению. Врожденные преступные наклонности весьма нередко проявляются в виде революционной деятельности, так как она, удовлетворяя импульсивность, свойственную дегенератам, прикрывает их неблаговидные поступки вуалью служения идее – дает им нравственное оправдание и дозволяет поэтому оказывать влияние даже на честных людей, то есть именно то, чего они страстно желают, будучи тщеславными до мегаломании.

Замечательно при этом, что большая часть из них оказываются относительно честными в своих преступлениях; так, венские социалисты Энгель и Флеггер крадут большие суммы для дела анархии, но удерживают из этих сумм в свою пользу: первый – только стоимость потерянных очков, а последний – стоимость своего проезда в Прагу.

Вообще они играют в обществе ту же роль, какую играет в природе гниение, которое является одновременно результатом действия ферментов и причиной, их порождающей, а затем, в свою очередь, помогает развитию растительности и питает ее, обусловливая таким образом вечную циркуляцию жизни.

Этим объясняется, почему плохие правители вроде Коммода и Гелиогабала в противоположность хорошим – Марку Аврелию и Юлиану – гораздо терпимее относились к христианам: нравственный идиотизм, как причина их преступности, делал их равнодушными к учению Христа.