— Зачем ты это делаешь?

Сначала она даже не подняла головы, погруженная в работу. В тот момент она как раз склонилась над аквариумом, наполненным раствором химикатов, на вид таким же прозрачным и чистым, как вода из горного ручья — такая льется в снах в твое горло, когда умираешь от жажды. С недавнего времени Шива начала все больше и больше интересоваться жидкими взрывчатыми веществами и теперь испытывала различные составы, которыми намеревалась наполнить прикрепленные к моей коже прозрачные пластиковые трубки, чтобы иметь возможность детальнее контролировать процесс разрушения.

[Отступление. Шива часто ходила по тонкой грани, отделяющей спланированность от хаоса, прекрасно, на мой взгляд, контролируя ситуацию. Она могла потратить несколько недель на усовершенствование взрывного устройства, но в последнюю минуту добавляла какую-то неожиданную деталь, не имея ни малейшего представления о том, какое влияние окажет она на его эффективность. Не один раз мне приходилось беспомощно стоять посреди офиса или завода из-за того, что не сработала взрывчатка, — и не менее часто меня подбрасывало на пару-другую сотен футов в воздух взрывом, сила которого в несколько раз превышала наши скромные ожидания. Конец]

Она положила на стол лабораторную пипетку, стянула с лица защитные очки, они повисли у нее на шее на резинке. Ее кожа была белой, как вспышка молнии, и светилась светом, отраженным от кристального содержимого аквариума. В тот раз на ней была другая майка, не та, что обычно, — светло-серая, с изображением черепа со скрещенными костями. У черепа вместо глаз были иксы, отчего череп выглядел так, словно мертвец обкурился травой.

— Не знаю. А ты зачем это делаешь?

Она натянула обратно защитные очки и вновь принялась за работу, включив стоявший на верстаке старый громоздкий радиоприемник, который заполнил воздух бессмысленным шумом статического электричества. Я понял намек и не стал добиваться ответа.

Я дождался окончания нашей очередной вылазки, чтобы вернуться к этому вопросу, поскольку тогда настроение у нее обычно бывало получше. Я лежал на спине на нашем неуютном ложе рядом с остовами ржавых двигателей, которые она извлекала из выброшенных на свалку автомобилей, и пластиковыми мешками, набитыми радиодеталями. От меня несло дымом, и я был обожжен в этот раз сильнее обычного, к тому же сломал четыре кости в левой руке.

Она обтирала меня полотенцем, смоченным в растворе медикаментов.

Мы оба все еще не могли отдышаться после вылазки.

— Нет смысла разрушать то, что ненавидишь, — ответила Шива, когда я снова задал свой вопрос. Она вытащила кусок печатной платы из кармана, приложила его к моей сломанной руке в качестве шины и зафиксировала ее при помощи клейкой ленты. — Разрушай то, что любишь.

Затем в своем обычном стиле она разразилась длинными тирадами на тему бюрократии, хаоса и безразличия; все эти речи я уже слышал от нее в меньших дозах и раньше. Но первая ее фраза запомнилась мне — может быть, потому, что она еще никогда до этого не бывала так откровенна со мной.

(Да и после тоже.)

Разумеется, наши извращенные отношения именно к этому и сводились — к разрушению вещей.

Вещей вокруг нас. Вещей внутри нас. Друг друга. Какая разница.

Шива утверждала, что во вселенной не существует силы большей, чем сила разрушения. Это естественная сила, которой подчиняется весь космос, потому что еще не существовало ничего, что раньше или позже не было бы уничтожено. Только люди пытаются сопротивляться этому закону природы, стараясь сохранять вещи, но она отучит меня от этой привычки.

На химическом заводе, который мы взорвали за месяц до этого и где я чуть не свернул себе шею, когда подо мной проломился помост, Шива работала старшим техником. На эту работу ее устроили после выписки из психушки, где она провела некоторое время. Ей дали смысл жизни, деньги, свободу самовыражения и технического творчества — короче говоря, попытались заставить ее позабыть о бритве.

Судя по всему, она не могла выразить свою признательность тем, кто ей помог, иначе, как уничтожив их.

Во время первой акции, как я выяснил позже, мне предстояло уничтожить штаб-квартиру корпорации, которую возглавлял Роберт Рабиновитц — человек, который выделял Шиве содержание в период после ее пребывания в психушке. Он стал для нее чем-то вроде отца, хотя они ни разу не виделись и общались только по телефону. В отличие от большинства людей, занимающихся благотворительностью, Рабиновитц предпочитал оставаться в тени и не мешать своей подопечной жить собственной жизнью. Остальными жертвами Шивы стали сиделки, психиатры, коллеги-техники, сделавшие карьеру: она уничтожала их рабочие места или их жилища.

Ее список казался бесконечным, и я выполнял каждый его пункт.

Она методично сеяла смятение и разруху.

С той поправкой, что любая методичность сама по себе отрицает подлинную разруху, подлинный хаос. В игру неизбежно вторгается икс-фактор. Вот почему она начала добавлять яд к моей болеутоляющей желудочной смеси практически сразу, как стала давать ее мне.

Именно в силу этого самого икс-фактора я продолжал принимать смесь даже после того, как подглядел через скрюченные от боли пальцы, прижатые к глазам, как она тайно добавляет отраву. Из-за этого фактора я позволял ей разрушать дальше мой хрупкий желудок, несмотря на то, что боль стала уже непереносимой.

А может быть, именно поэтому.

Я позволял ей ставить очередной опыт надо мной.

А затем я решил поставить опыт над самим собой.

С улыбкой я взирал на то, как Шива трясется от холода рядом со мной. С неба той ночью накрапывал легкий дождь; каждая его капля отливала желтизной и слегка обжигала кожу, что указывало на высокую кислотность.

— Ты уверена, что не хочешь остановиться? — спросил я ее осторожно.

— На все сто, — сказала она и посмотрела на меня таким взглядом, каким мог бы обладать шаловливый демон. Ее подрезанные космы, свисавшие теперь набок, местами отсвечивали яркими красками. Она покрасила и подстригла их после того, как я сказал ей, какие они у нее красивые — прямые и черные, как смерть.

Я сам помог ей сделать это.

Мы висели, вцепившись в стальные балки и швеллера вышки, на вершину которой мы взбирались. Дождь набирал обороты. Это была релейная станция, использовавшаяся лечебницей, в которой когда-то лежала Шива, для того чтобы вызывать специализированную медицинскую бригаду к пациенту, жизни которого угрожала опасность. Такие бригады не раз вызывали к Шиве, чтобы они поработали над ней после того, как она хорошенько поработала над собой.

Бомбы, которые мы имели при себе, звякали друг о друга и о металл вышки. На этот раз это были обычные ручные гранаты — наполненные, правда, едкими кислотами. Мне кажется, мозг Шивы был настолько поглощен вопросом, как покончить со мной, что ни на что более изощренное его просто не хватило.