– Лейтенант, послушайте. Ваш потерпевший сегодня умер.

– Умер? Почему умер?

– Банальный сердечный приступ. Прямо на работе. Выпил рюмку водки и свалился. Все чисто – никаких ядов, никаких повреждений. Слишком много холестерина в сосудах. Можете передать это дело в архив. Заканчивайте с убийством, мне приказано начать передачу дел местным детективам – нас выводят.

Лонгсдейл никогда не стремился лезть вперед. Ему нравилась эта работа. Нравилось приносить пользу людям. Не отделываться штампованным «чем могу помочь?», а помогать им на самом деле, по велению долга. Он чувствовал себя частью огромной отлаженной организации, одним из многих, работающих ради конкретной цели. Эта цель была – уничтожить страх на улицах; страх означал для него неопределенность и нестабильность. А он не терпел подвешенности, привык к твердой почве под ногами. Он хотел чувствовать себя уверенным, знать, что через месяц девушка с глазами, как у сиамской кошки – серо-стальными с желтыми искрами – станет его женой.

Джон взял стул и уселся, не испросив разрешения.

– Сэр, я понимаю вас, – сказал он негромко. – Но этот тип искалечил полицейского. Пускай и не нашего взвода. Все равно – это наш собрат. Я несу ответственность за него. Может быть, он умрет к утру – местные больницы только и могут, что температуру измерять. Мы тут взялись за дело, сказали местным: подвиньтесь-ка, мы все сделаем сами, – а после бросаем все на полдороге. Что я скажу его жене, детям – мне пора, до свидания?

Не глядя на него, капитан покатал карандаш по столу.

– Не я принимаю решения, лейтенант. Вот-вот начнется война.

– Приказа о выводе пока нет. Следовательно, я обязан действовать по инструкции. Прошу выделить мне опергруппу и экспертов, сэр. Может быть, нас тут завтра не будет, но я хотел бы успеть завершить это дело. Есть у меня насчет него какое-то предчувствие.

Уисли откинулся на спинку кресла, изучая Джона, словно увидел его в первый раз.

– Не знаю, что на вас нашло, лейтенант, – наконец, проговорил он. – Так и быть, экспертов я вам дам. Опергруппу набирайте сами, из местных – я не вправе подвергать людей риску. Но вряд ли кто-нибудь согласится. Слух о том, что мы уходим, уже распространился. На вашем месте я бы не стал поворачиваться спиной к нашим помощникам. Сами знаете – грань между полицейским, боевиком и обычным бандитом здесь весьма условна. Ставки выкупов растут в геометрической прогрессии.

– Да, сэр. Хорошо, сэр, – даже не услышав, что ему говорят, ответил Джон: он уже прикидывал про себя план действий. – Я так понимаю, сэр, о сохранности наградных фондов можно больше не беспокоиться? Я дам объявление о вознаграждении, не возражаете? За хорошие деньги все местные осведомители кинутся прочесывать притоны. За деньги они тут мать продадут.

– Хотите кофе, лейтенант? Последнее время я только им и спасаюсь. Жуткое пойло.

– Спасибо, не откажусь, сэр. И я бы чего-нибудь съел.

– У меня завалялись бисквиты.

– Подойдет.

Наполняя стаканчики, капитан произнес, не отрывая взгляда от черной струйки:

– Я так и так отправлю вас отсюда, лейтенант, ближайшей оказией. Вы слишком прониклись этой войной. Приняли ее методы. Вам придется долго переучиваться жить по-иному после возвращения. Не волнуйтесь, я отрекомендую вас как следует.

Набив рот бисквитами, Джон едва смог выговорить:

– Спасибо, сэр.

– Не за что. Я все равно про них забыл.

– Я не о бисквитах, – улыбнулся Джон.

Он подумал, обжигаясь кофе: смогла ли Ханна перехватить на ужин чего-нибудь горячего или снова давилась холодными консервами из запасов своего оператора?

Джон никак не мог добиться, чтобы его выслушали. Он твердил редактору отдела уголовной хроники:

– Я хочу разместить информацию о розыске. Ограбление и затем покушение на жизнь полицейского.

Редактор был пьян. Не просто пьян – пьяны были все вокруг, от охраны на входе до рассыльных, – а смертельно пьян. Редактор никого не желал узнавать.

– Возвращайтесь к дьяволу, у нас нет квот, – отвечал он, уставясь в стену прямо перед собой. Должно быть, решил, что с ним беседуют черти.

– Послушайте, я из военной полиции, детектив Лонгсдейл, – втолковывал Джон.

– Нет квот, нет квот…

Джон захлопнул двери кабинета, пропахшего потом и перегаром, и крикнул в редакционный зал, разделенный перегородками:

– Я из полиции! Есть тут кто-нибудь, кто еще соображает?

– Те, кто соображает, свалили отсюда еще в прошлом году. Остались только жалкие неудачники, – печально сообщили из зала.

Он растерянно огляделся. Огромный голокуб в центре помещения транслировал оживленно беседующих людей в галстуках. Звука не было. О чем-то спорили далекие голоса. Где-то смеялись. Светились покинутые мониторы. Сквозняк шелестел разбросанными бумагами. Переполненные пепельницы щетинились окурками. Тянуло холодным аммиачным запахом.

– У меня сногсшибательный материал – мы ищем убийцу!

– Которого из них? В этом городе каждый второй – убийца…

– Он ограбил прохожего, голыми руками свернул шею вооруженному полицейскому. Вы не пожалеете.

Из туалета выбрался оператор отдела новостей, помятый, с черной трехдневной щетиной. Посмотрел на взволнованного лейтенанта и сказал укоризненно:

– Через шесть дней тут камня на камне не останется, а вы – убийца. Да кому он интересен, ваш убийца? Все обсуждают ультиматум. Альянс уносит ноги.

– Я лейтенант военной полиции, я из Альянса, и я никуда не удираю.

– Ну и дурак! – крикнул кто-то из дальнего конца зала и засмеялся.

– Всем сейчас интересны только две вещи: ультиматум и оружейные акции. «Маннес» взлетел на сорок пунктов – каково, а! Будь я поумнее, сделал бы состояние, – сообщил оператор и отправился, покачиваясь, искать местечко для сна.

Джон тыкался во все двери. В студию новостей его не пустили – шел прямой эфир. Из дверей производственного отдела доносилась музыка, и несколько нетрезвых голосов нестройно тянули песню, причем каждый свою. В темном углу коридора, перед выходом на пожарную лестницу, самозабвенно целовались ведущий вечерних новостей и молоденькая репортерша-стажерка.

– Дьявол! – в сердцах пробормотал Джон. – Какое-то безумие. Я же не бесплатно, черт возьми.

Тот же голос, что назвал его дураком, посоветовал:

– Если за деньги, то это в рекламный отдел. У них завал с рекламой. Больше никто не желает платить деньги за рекламу: все предпочитают скупать продукты.

Молоденький рекламный менеджер, оторвавшись от девицы с обесцвеченными волосами, спросил:

– Сколько платите?