Известный искусствовед М. В. Алпатов писал о памятниках эпохи барокко, что в них ничего не остается спокойным, все изгибается и выгибается.

Дворец поражает великолепием богатейшей лепнины – наличники сложного рисунка, гирлянды, картуши на многочисленных фронтонах. Исследователь архитектуры русского барокко Б. Р. Виппер назвал такие фасады «торжественным парадом». А как красив карниз! Ему как будто трудно сдерживать взлет вертикалей колонн и оконных проемов.

Трудно поверить, но столь сложный главный фасад дома-комода – всего лишь прелюдия к основному действию, которое развертывается во внутреннем дворе. Декор настолько разнообразен и насыщен, что в нем нет места паузам. Тут появляется новая деталь – большие круглые окна верхнего этажа в эллиптически выступающей центральной части.

Датировка строительства дома 1742 годом основывалась, прежде всего, на архитектурных особенностях дома, возведенного в стиле, который часто называют елизаветинским барокко. Но почему именно 1742-й? Вероятно, в значительной мере на эту датировку повлияла легенда, а может быть, и быль о тайном браке императрицы с сыном украинского казака, полуграмотным певчим церковного хора, красавцем Алексеем Разумовским.

Авторство этого проекта приписывают знаменитому архитектору Франческо Бартоломео Растрелли. Он с 1730 года состоял при дворе императрицы и много строил и в Петербурге, и в Москве. Все, что ни делал архитектор, нравилось Елизавете Петровне. Дом на Покровке даже называли Зимним дворцом в миниатюре. Однако надо отметить, что некоторые серьезные архитектурные справочники рубежа XIX–XX веков указывают на «легендарность» такой информации и отрицают авторство Растрелли. В разное время в различных источниках среди возможных авторов называли К. И. Бланка, Д. В. Ухтомского, Ф. С. Аргунова и других зодчих, также работавших в стиле барокко.

Каменный храм вместо древнего деревянного появился в середине XVII века. Церковь Воскресения в Барашах – одно из самых оригинальных произведений барокко середины XVIII века в Москве.

Удивительно, что находится она возле дома Апраксиных-Трубецких. Как часто бывает, случайное соседство оказалось куда более многозначительным, чем многие продуманные до мелочей ансамбли. Церковь относится к совершенно чуждому древнерусской архитектуре типу базилик. Дворцовый облик храма, окруженного некогда открытым гульбищем, прекрасно гармонирует с вычурными формами и богатым декором «дома-комода».

Шереметевы – фамилия известная и значительная для истории государства Российского. Нет в истории нашего государства события, к которому так или иначе не были бы причастны Шереметевы.

История Смутного времени, «семибоярщина», – связаны с именем Федора Ивановича Шереметева. Фельдмаршал Борис Петрович Шереметев навек соединен с петровским временем. А «кусковские гуляния» Петра Борисовича Шереметева! А театр Николая Петровича! А благотворительность Дмитрия Николаевича... За каждым именем стоит целый мир свершений, радости, отчаяния... За каждым именем – отрезок истории. Есть улица Шереметевская и графский переулок, названный в честь Шереметевых. Эта улица и переулок названы так потому, что находятся на землях, принадлежавших шереметевскому роду.

А вот история любви особенно помнится одна: графа Николая Петровича Шереметева и замечательной крепостной актрисы Прасковьи Ивановны Ковалевой-Жемчуговой, ставшей его женой.

Эта любовь связана с московской усадьбой Останкино, где был театр крепостных, улицей Прасковинская в Останкино и аллеей Жемчуговой в Кусково.

Есть и еще одно место в столице, связанное с этой историей любви, – это церковь Симеона Столпника, что за Арбатскими воротами (улица Поварская, дом №5), где тайно венчались граф и его крепостная. Ныне церковь оказалась на стыке этой улицы и Нового Арбата.

Как же начинался этот необыкновенный роман?

Прасковья Ивановна Ковалева (Жемчугова) родилась в деревне Березники Юхотской волости Ярославской губернии 31 июля 1768 года. В семье Параша была старшей. Отец – крепостной кузнец Шереметевых Иван Степанович Ковалев – был известен на всю округу как замечательный мастер своего дела, а также как любитель принять стопку-другую, а потом покуролесить.

В восемь лет в судьбе крепостной девочки произошел крутой поворот – ее взяли на воспитание в подмосковное имение Шереметевых – Кусково, под наблюдение одной из графских приживалок, княгини Марфы Михайловны Долгорукой. В господский дом Парашу определили за отличные вокальные данные, с тем, чтобы подготовить ее для поступления на сцену музыкального театра графа Шереметева. Под руководством первоклассных наставников крестьянская девочка быстро освоила музыкальную грамоту, игру на клавесине и арфе, пение, выучила французский и итальянский языки. Обладая большими музыкальными способностями и хорошим голосом, она с успехом начала выступать на театральной сцене под именем Прасковьи Жемчуговой.

И вот, с одиннадцати лет она на сцене.

Сначала были небольшие выходные роли. Но вскоре Параша стала превращаться в настоящую актрису. Ей еще не исполнилось одиннадцати, когда она с блеском выступила в опере Гретри «Опыт дружбы». А в тринадцать лет эта хрупкая девочка исполнила с необычной убедительностью, силой и глубиной партию Луизы из драмы Седена «Беглый солдат» на музыку Монсиньи.

Тогда-то, очевидно, эта артистка-подросток и привлекла внимание сына графа, Николая Петровича. Любовь к музыке и совместные занятия сблизили их. Граф не мог не разглядеть в пробуждающемся даровании будущую славу своего театра...

Здесь надо сделать небольшое отступление и заметить, что вообще судьба актрис крепостного театра была ох какая несладкая! «Тансерки», которые могли бы стать украшением самой блестящей сцены, часто становились простыми наложницами барина. Для хозяина и его гостей театр превращался в «храм наслаждений» с «юными нимфами Терпсихоры». Так, например, у известного театрала той поры князя Н. Б. Юсупова во время спектакля танцовщицы иногда по знаку своего владельца сбрасывали с себя одежды и танцевали нагими. О балетной труппе князя, не без веских к тому оснований, говорили как о его гареме...

Совсем по-иному обстояло дело в театре Шереметевых. Актеров содержали прилично, платили им жалованье. Граф Шереметев не продавал и не покупал крепостных артистов, для пополнения театрального штата ему вполне хватало своих вотчин. И уж тем более никто не устраивал из этого театра «храма наслаждений».

Однако за девушками, игравшими на сцене, велось особо «крепкое смотрение», «чтобы все было тихо и смирно». Никто не имел права встречаться с актрисами, писать им письма.

Парашу Ковалеву никогда не бранили, разрешали ей свободно вести себя... Конечно же, молодой граф Николай Петрович относился к ней не как к крепостной, а как к одаренной девушке, причастной к миру искусства.