на невысоком по мощности, но приемлемом по качеству уровне; он визуально проверил неустанно ползущие графические ленты, чтобы убедиться – за время аудиосвязи с шефом он не пропустил ничего. Сейчас ничего нельзя было пропускать.

И он ничего не пропустил.

7

А тем временем великолепная, от руки написанная речь так и лежала без движения в портфеле Адамса.

Линдблом задержался в офисе, дрожащими руками прикуривая и пытаясь – хотя бы временно – отстраниться от дальнейшей беседы. Ему более чем хватило произошедшего; он и остался-то лишь потому, что уйти не было сил.

– Все в твоих руках, – сказал Адамс, усаживаясь за свой стол. Он открыл портфель и достал текст. – Ты можешь сдать меня прямо сейчас.

– Я знаю, – пробормотал Линдблом.

Адамс двинулся к двери.

– Я сейчас внесу это в компьютер. Отправлю в симулякр и на запись, и черт бы с ним. А потом – как мы назовем этот новый проект, эту подделку инопланетных артефактов с целью засадить в тюрьму человека, вся жизнь которого посвящена строительству приличного жилья для…

– У нацистов, – прервал его Линдблом, – не было письменных приказов относительно «окончательного решения еврейского вопроса», относительно геноцида евреев. Все приказы отдавались устно. От начальника к подчиненному лично, передавались вручную из уст в уста, если ты простишь мне эту абсурдную смешанную метафору. А ты, наверное, не простишь.

– Пойдем выпьем по чашке кофе, – предложил Адамс.

Линдблом беспомощно пожал плечами.

– Какого черта? Они решили, что это Рансибл; кто мы такие, чтобы сказать «нет, это не он»? Покажи мне – придумай – кого-то другого, кому было бы выгодно оповещать убежища.

– Да я с удовольствием, – сказал Адамс и заметил растерянность на лице Линдблома. – Любой из тысяч танкеров, что живут в конаптах Рансибла. Всего-то нужен один человек, который избежит поимки агентами Броуза или Фута и доберется до своего убежища. Оттуда свяжется с соседним, потом оттуда…

– Ну да, – сказал Линдблом флегматично. – А как же! Отчего бы и нет? Вот только пустят ли его обратно в свой танк? Его собратья будут уверены в том, что он радиоактивен или разносит – какое бишь мы название для этого придумали? – Пакетную чуму. И грохнут его на месте. Потому что они верят тем текстовкам, что мы даем им по телевидению каждый чертов день недели – а по субботам, на всякий случай, дважды, – и они сочтут его живой угрозой. Плюс есть еще кое-что, чего ты не знаешь. Тебе стоило бы переводить Футу немного денег время от времени; они взамен снабжают интересными внутренними новостями. Так вот, те танкеры, которым сообщили об условиях тут, наверху, – они узнали это не от кого-то знакомого; их точно не оповестил один из них, что вернулся с поверхности.

– Окей, пусть этот танкер не может вернуться в свой собственный танк, тогда взамен…

– Они получили эти данные, – сказал Линдблом, – по кабельному телевидению.

В первое мгновение до Адамса не дошло; он озадаченно уставился на Линдблома.

– Именно так, – кивнул Линдблом. – На свой телеэкран. Примерно минуту, и сигнал был очень слабым. Но этого хватило.

– Господь милосердный, – ахнул Адамс. Ведь их там, под землей, миллионы. Что произойдет, если кто-то подключится к основному кабелю, главному, единственному и центральному узлу связи Эстес-парка, что ведет ко всем танкам? Каково оно будет, когда разверзнется земля и выйдут миллионы людей, заключенные под землей пятнадцать лет, свято верящие в радиоактивное заражение наверху, в ракеты и бактерии, в руины и сражающиеся армии… система поместий получит смертельный удар, а огромный парк, над которым он летал дважды в день, снова станет густонаселенной страной, не совсем такой, как до войны, но достаточно похожей. Вновь появятся дороги. Города.

И в конечном счете случится следующая война.

Да, такой была подоплека. Именно массы подтолкнули своих лидеров к войне как в ЗапДеме, так и в НарБлоке. Но лишь только массы были убраны с пути, загнаны в антисептические танки глубоко под землей, как правящие элиты Востока и Запада без помех смогли заключить сделку… хотя удивительно, но в некотором смысле это были вовсе не они, не Броуз, не генерал Хольт, главнокомандующий войсками ЗапДема, не даже маршал Харензани, высший офицер в иерархии советской номенклатуры. Но тот факт, что и Хольт, и Харензани точно знали, когда пора запускать ракеты (и сделали это), а когда настала пора заканчивать, – факт этот был истиной, и без него, без их совместной логичной рассудительности, мира достичь было бы невозможно; но под этим сотрудничеством двух главных военачальников лежало нечто еще, нечто такое, что для Адамса было реальным, и странным, и в каком-то смысле глубоко трогающим.

Дисциплинарный совет по реконструкции, состоящий из лиди; Мехико-Сити/Амекамека. Это он помог установить мир на планете. И, как управляющий орган, как верховный арбитр, он никуда не делся. Человек построил оружие, которое может думать, и когда оно немного подумало – а конкретно два года, за которые и совершился чудовищный разгром, когда лиди чуть ли не врукопашную сражались друг с другом, две гигантские искусственные армии с двух континентов… так вот, тогда самые продвинутые варианты лиди, которых и строили с расчетом на то, чтобы их аналитические мозги планировали тактику, а затем и общую стратегию, – типы десять, одиннадцать и двенадцать – догадались наконец, вычислили, что лучшей стратегией будет то, до чего финикийцы додумались пять тысячелетий назад. И все это, вспомнил Адамс, было подытожено в опере «Микадо». Если просто сказать о том, что человек казнен, оказалось достаточно для всех, то отчего бы так и не сказать, вместо того чтобы реально делать это? Решение проблемы – найденное продвинутыми лиди – было именно таким простым. Они не были фанатами авторов «Микадо», Гилберта и Салливана, и слова Гилберта не содержались в их электронных мозгах, ибо текст оперы не был введен в них как предустановленные данные. Но они пришли к тому же самому выводу – и вдобавок начали действовать в соответствии с ним, сообща с маршалом Харензани и Главнокомандующим генералом Хольтом.

– Но они не заметили главного преимущества, – вырвалось у Адамса.

– Что? – переспросил Линдблом, все еще трясущийся, все еще не желающий больше никаких разговоров; он выглядел очень усталым.

– Чего не видел Дисциплинарный совет, – сказал Адамс, – и не видит сейчас, поскольку в их искусственных интеллектах нет компонента либидо, так это правила «Зачем казнить кого-то…».

– О черт, заткнись, – сказал Линдблом и, пошатываясь, вышел из офиса Джозефа Адамса. И оставил его стоять там одного, с речью в руках и идеей в голове;