12 июля в Москву вернулся сам Д. Загряжский, который подтвердил, что «маистр к грамоте в Шимборкове руке, которую Шимборка писал в Москве, печеть свою приложил и крест на грамоте целовал перед Дмитрием»[153]. Несмотря на выдвинутые русскими условия (финансовая помощь только после начала войны), «которая лишала союзный договор практической ценности»[154], Альбрехт в присутствии русского дипломата ратифицировал его.

Позже Д. Загряжский сообщил в Москву об организации ответной миссии Ордена в составе гофмаршала Мельхиора фон Рабенштайна, которая должна была согласовать размеры финансовой помощи («для укончаниа приговора»).

Таким образом, к лету 1517 г. уже обрисовался весьма крупный, на первый взгляд, альянс, который мог угрожать Польше и Литве.

Если рассматривать русско-датский и русско-тевтонский договоры в общих рамках формирующейся коалиции, то вырисовывается следующая картина. Заключенные между участниками альянса соглашения (русско-датский от 9 августа 1516 г., русско-тевтонский от 10 марта 1517 г.) дополнились проектом датско-тевтонского союзного договора от 21 сентября 1517 г.[155] И Дания, и Россия были заинтересованы в усилении Тевтонского Ордена, которому позже стали оказывать поддержку, первая — наемниками, вторая — деньгами. Но союз этот был грозен только на пергаменте. В реальности же каждая из сторон стремилась при минимумах затрат и выполненных условий соглашения извлечь как можно больше выгоды. В год начала контрнаступления польско-литовских войск на Псковщину Василию III нечего было и надеяться на помощь новообретенных союзников.

Говоря о дипломатических играх в восточноевропейской политике нельзя не рассказать о позиции Римского престола относительно Московии. В начале XVI в. не «Московит», а «Турок» внушал Европе страх. Поэтому даже «разгром на Борисфене» в 1514 г. Папской курией скорее рассматривался как акт наказания «московитов» за их схизму, который должен был подвигнуть Василия III к унии с католической церковью. Как отмечал О. Пирлинг, «присоединение русских к антитурецкой лиге казалось очень желательным»[156].

В то время, когда на русско-литовском фронте в 15141518 гг. гремели бои под Смоленском, Оршей и Опочкой, пантификат рассматривал возрастающее могущество правителя схизматиков как орудие в борьбе с османами.

Политику понтифика Льва X по отношению к России в 15141519 гг. можно охарактеризовать двумя тезисами:

1) примирение Сигизмунда I с верховным магистром Альбрехтом и государем Василием Ивановичем;

2) создание антитурецкой коалиции, в которую обязательно должны были войти «московиты»;

3) «возвращение схизматиков в лоно Апостольской Церкви». 

Такие посылы папской дипломатии не мог одобрить король Сигизмунд. Однако даже речь Яна Лаского на Латеранском соборе «о заблуждениях рутенов» в 1514 г. и письма Сигизмунда о коварстве «Московита» не изменили уверенности папы в том, что схизматиков нужно всеми силами привлекать к антитурецкому союзу[157]. Кардиналу д'Эрдеду, архиепископу Грасскому, было поручено доставить папскую грамоту Василию Ивановичу, в которой предлагалось забыть все распри с соседом и обратить внимание на угрозу христианскому миру со стороны Турции[158].

Ягеллонский двор действовал весьма хитрым способом. Будучи реалистом положения, король Сигизмунд 3 марта 1514 г. уведомил папских посредников о своем желании заключить перемирие с «Московитом» и сосредоточиться на войне с турками[159]. В качестве посредника был выбран протонотарий Якоб Пизон (Пизо), венгр по происхождению, который откровенно занимал пропольскую позицию. В июле, как сообщал сам Пизон, он прибыл в Вильну, где застал военные приготовления короля. Дальше к границам Московии легат не поехал, ожидая развязки. Вскоре пал Смоленск, а через месяц произошла битва под Оршей, о которой он так восторженно писал в письме А. Критскому[160]. Пизону так и не пришлось ехать в Москву — на первый взгляд могло сложиться впечатление, что полоса поражений и неудач на военном и дипломатическом фронтах для Сигизмунда закончилась. Однако последующие события показали, что все усилия королевской канцелярии создать у европейцев впечатление коренного перелома в войне сказались тщетными. Ранее было отмечено, что польская королевская канцелярия уведомила европейские дворы о грандиозном разгроме схизматиков. Но через некоторое время поражение «московитов на Днепре» возымело в некоторых странах совершенно обратный эффект. Казалось бы, разгром «80 000 московитов» должен был неизбежно привести к поражению Московии в войне, однако ход боевых действий показал, что «московиты» по-прежнему держат инициативу в руках, в ходе рейдов 1516-1520-х гг. глубоко вторгаясь на территорию ВКЛ, и успешно борются с наступлением королевской армии. Это породило в глазах европейцев гипертрофированные данные о размерах войск Василия III. Папский двор интересовала не столько сама русско-литовская война на задворках Европы, сколько проекты привлечения «московитов» в борьбе против османов.

Глава 4 Война на два фронта. Оборона Опочки

После описания дипломатических игр в Европе вернемся к положению на русско-литовском фронте к началу 1517 г. Как уже было отмечено, на пограничье к этому времени установилось относительное затишье. Военная кампания 1515–1516 гг. не принесла ни одной из воюющих сторон сколь-нибудь большого успеха. Россия и Литва за этот период обменивались колкими ударами, которые, однако, не могли оказать существенного влияния на изменение оперативной обстановки на русско-литовском фронте.