Если исходить из того, что говорил «беглый» генерал КГБ Олег Калугин, их всех, и в первую очередь представителей культуры, считали агентами разведывательных органов. По-видимому, именно из-за неясности положения в стране к ним применялись умеренные методы воздействия, заключающиеся в основном в запугивании, и это, естественно, кроме традиционного контроля и наблюдения.

Кфир, как человек, которому не приходилось проходить подготовку по обнаружению «наружки», обычно не ощущал ее, и благодаря этому вел себя как нельзя более естественно. Бывали, правда, случаи, когда он чувствовал чей-то постоянный визуальный контакт, а иногда ему даже казалось, что он засекал кого-то в толпе. Вряд ли это были нелепые ошибки профессионалов, скорее – попытки воздействия на психологический баланс объекта.

Если считать вышеизложенный анализ правильным и принять во внимание, что все это никоим образом не повлияло на функционирование Кфира, логично предположить, что последующий этап подразумевал меры несколько более существенные. Об этом свидетельствует хронология событий, но версия остается гипотетической.

В какой-то момент Кфиру стали регулярно звонить в дверь между 3 и 4 утра. Естественно, не каждую ночь и обычно не подряд, но достаточно часто. Звонки были длинными, настойчивыми, но быстро прекращались, всегда до того, как он успевал дойти до двери, чтобы посмотреть в глазок.

Эти звонки в какой-то мере начали влиять на его душевное состояние. Они продолжались некоторое время, и Кфир решил в этом деле разобраться. Ему нужна была ясность, чтобы в какой-то мере заглушить не покидавшее его беспокойство, а может и страх. И так он несколько ночей вставал в 3 утра и просиживал у двери примерно до 4-х. Звонков больше не было!

Какие факторы привели к прекращению звонков, остается непонятным. Во всяком случае, звонки прекратились так же неожиданно, как и начались.

Однажды, выходя со двора своего дома на улицу, которая была односторонней (Краснофлотский или по старому-новому Воронцовский переулок), Кфир увидел прямо перед собой «Москвич» с включенным мотором, в котором сидели двое: за рулем мужчина, а рядом женщина-блондинка. Она сидела с той стороны, с которой выходил Кфир. Он был с Ланой. Дальнейшее обсуждение того, что произошло, показало, что их впечатления были схожи.

Кудрявая блондинка с недлинными волосами, сидевшая в машине, не привлекла бы к себе внимания, если бы не то, что произошло дальше. Выйдя со двора со своей знакомой, Кфир практически подошел к машине, припаркованной у тротуара, в которой та сидела. Мотор машины продолжал работать. Они свернули налево к площади, то есть против движения транспорта. Одновременно с этим и на той же скорости машина дала задний ход и поехала параллельно с Кфиром. Блондинка медленно, как бы подчеркнуто, повернула к нему голову и посмотрела на него холодным и, пожалуй, несколько насмешливым взглядом. Что-то страшное, обдающее ледяной водой было в этом взгляде. Что-то удивительно неестественное было в ее облике. У Кфира заняло несколько секунд прийти в себя и понять, в чем дело. К этому моменту шофер, попутчик блондинки, нажал на газ и, промчавшись 50–60 метров задним ходом, самым профессиональным образом скрылся из вида.

Кфир стоял ошарашенный. Блондинка была переодетым мужчиной в парике. Об этом свидетельствовали и черты лица, и поворот шеи, и странно застывшая улыбка, и взгляд. Было также понятно, что она, или он, хотел или хотела обратить на себя внимание. На этот раз страх прошиб нашего героя основательно, и какая-то дрожь прошла внутри с головы до ног.

Он продолжал свою работу как обычно, хотя и стал более осторожным и, естественно, более напряженным.

Через некоторое время Кфиру пришлось возвращаться домой, то есть к себе на квартиру, где-то под утро. Это случалось довольно часто по разным причинам. Время было то самое «традиционное», где-то между 3 и 4 часами утра, хотя на сей раз момент происшествия определялся появлением Кфира.

Свернув с Екатерининской на Воронцовский переулок, или если угодно с Карла Маркса на Краснофлотский и, пройдя уже знакомые нам 50–60 метров, он свернул во двор. Нужно отметить, что ночь была удивительно темная, по-видимому, было облачно, так что не было видно ни единой звездочки. Освещение города в начале 90-х не особенно отличалось от освещения деревень черной Африки в период средневековья.

Итак, свернув направо к себе во двор, ему нужно было где-то посередине двора повернуть еще раз направо в парадное. С обеих сторон двери над окнами подвала были небольшие навесы. Когда до парадного оставалось метров 5–6, слева внезапно вспыхнула зажигалка. Человек, стоявший опершись о навес у ближайшего окна подвала слева от парадного, закуривал, хладнокровно поглядывая на Кфира.

Кфир испугался не на шутку. И от неожиданности, и от того, что кто-то мог ожидать его на лестнице. Тем не менее, не подав вида и не меняя шага, он вошел в парадное в состоянии «полной боевой готовности». К счастью, как и в предыдущих случаях, ничего за этим происшествием не последовало.

Что это было? Случайность или запланированная игра, чтобы вывести его из себя, а заодно решить вопрос занятости органов – тема, которая в то время была очень актуальна. Ответа не этот вопрос он так и не получил, однако, эти события хорошо запомнились Кфиру и добавили ему седых волос.

Соглашение с Фельдштейном оставалось устным и было скреплено рукопожатием. Отсутствие какого-либо юридического документа, подтверждающего договор на данном этапе, не очень беспокоило Кфира. Он не сомневался, что Фельдштейн не будет играть с ним и теми, кого Кфир представлял. С другой стороны, Кфир обещал ему задаток на расходы по ремонту здания, которое вот-вот должно было быть передано общине. Обещания, данные Фельдштейну, основывались на понимании, к которому Кфир пришел со своим руководством. Таким образом, все, что он обещал, должно было быть поддержано – на сей раз не теоретически, а материально. С другой стороны, какие-либо проволочки в предоставлении Фельдштейну обещанного задатка могли привести к разрыву устного соглашения. Нужно было срочно выезжать в Москву за обещанным авансом.

В Москве в ожидании встречи с главным Кфир занимался своими рутинными делами. Когда он, наконец, попал к главному, тот очень спешил и, выслушав Кфира, ответил, что должен все согласовать с Тель-Авивом. Такой ответ был, по меньшей мере, удивительным. Однако учитывая вездесущую бюрократию, он без особых пререканий согласился вернуться на следующий день.

Валя Майорова, москвичка, работавшая в посольстве и отвечавшая за логистику, устроила Кфиру билет в театр, и он решил не утруждать себя лишними мыслями, а приятно провести вечер.

Московские театры – это особая тема. У Кфира с Валей возникла взаимная симпатия после того, как она однажды обеспечила его посольским транспортом. С тех пор в каждый свой приезд он обязательно ходил в театр. Кфир всегда обращался к Вале по вопросам, связанным с «культурной программой». Она же не переставала удивлять своей постоянной осведомленностью в театральной жизни столицы.