Сознательно или нет, он гнал прочь мысли об этом: не привык он иметь такие длительные отношения, никогда еще ранее его подружки не задерживались рядом дольше, чем на одну неделю, и уж конечно никогда не испытывал он ни к одной из них такой дикой, пугающей страсти, как к ней. Однако он не был готов к столь бурным проявлениям эмоций, выяснениям отношений: его романы всегда начинались и заканчивались легко и непринужденно, не принося обеим сторонам ни малейших страданий, — без разборок, взаимных обвинений и каких-либо требований со стороны девушек. Да и сколько лет-то ему было! Откуда мог взяться бесценный жизненный опыт, умение обращаться с женщиной и контролировать ситуацию, способность отдавать отчет своим действиям с перспективой на будущее, способность нести ответственность не только за свои, но и за ее поступки — все то, что делает мужчину истинным мужчиной и чему пытался учить его отец, еще в подростковом возрасте как бы в шутку заключив с ним тот самый Договор Мужской Чести и Честности, требуя, чтобы во всем и всегда поступал он по-мужски.

Не знал он, что делать дальше: оставить все как есть, как будто ничего не случилось? Вроде бы, они помирились… Так стоит ли опять возвращаться ко вчерашнему? Ведь не думает же она в самом деле, что он готов рассказать отцу и Бланш о том, что происходит между ними? Нет, он не готов! Более того, он совершенно не хочет этого! По крайней мере, сейчас. Да, лето заканчивается, но в запасе есть еще дни, так пусть же все идет своим чередом, а там видно будет. Говорят, время само расставляет все по своим местам. А пока что, скажите на милость, мешает им продолжать наслаждаться друг другом? Ничего!

…Вспоминая свои рассуждения, теперь он ужасается тому, каким беспечным был, каким легкомысленным. Как все-таки жестока наша юность: живя сегодняшним днем, мы никогда не задумываемся о завтрашнем, ведь кажется, что все еще впереди, все успеется, все непременно получится. И как удобно так рассуждать. Но все это он осознает позже, много позже. К сожалению, не в те безумные летние дни и ночи, проводимые с нею…

Рано утром пошел дождь, еще один предвестник приближающейся осени. Он спустился вниз, в столовую, где за столом сидели Бланш и отец. Место кузины пустовало.

— Привет! — поздоровался он и сел на свой стул. — Как погуляли вчера?

— Прекрасно, сын мой! — ответил отец. — Давненько я так не веселился!

— Да уж, — сказала Бланш, — вечер удался! Твой отец в конце даже спел соло с оркестром.

— И ты бы слышал, как я пел! Мне все аплодировали! Вся площадь!

Он чуть было не проговорился, что немного слышал вчера ночью отцовские песнопения, но вовремя спохватился.

— А где?.. — он показал глазами на пустое место за столом.

— Знаешь, она выпила кофе и ушла к себе, — озабоченно сказал отец, — говорит, устала вчера. Может, приболела?

— Я поднимусь к ней, — предложил он, но Бланш неожиданно остановила его.

— Я сама, завтракай спокойно, — и пошла наверх. Он вдруг вспомнил, как Бланш вчера смотрела на него за столом, и подумал, что с этим тоже могут возникнуть проблемы. Бланш достаточно проницательна, что и говорить…

— Как твои занятия, студент? — прервал отец его мысли.

— Все в порядке, — соврал он, — не волнуйся.

— А я особо и не волнуюсь, — сказал отец и подмигнул ему. — Слушай, а этот инструктор-то, Тони, по всей видимости, голову потерял от моей племянницы. Он так огорчился, когда она уехала, ты бы видел его лицо!

— Она одна уехала? — небрежно спросил он.

— Ну да, посидела с нами еще немного, потом взяла такси, там же, рядом, за площадью, и умчалась, запретив бедняге Тони даже проводить себя.

Вернулась Бланш.

— Не переживайте, с ней все в порядке, легкое недомогание, пройдет.

— Она заболела? — испугался он.

— Нет, просто голова болит. Вы ее не тревожьте, я дала ей аспирин, пусть девочка поспит.

Весь день чувствовал он себя одиноким. Правда, несмотря на запрет, попытался тихонько подняться к ее двери, но та была заперта, а поднимать шум он не рискнул.

О купании не могло быть и речи: дождь лил как из ведра. От нечего делать он даже полистал учебники, потом спустился вниз, где отец и Бланш играли в брисколу, присоединился к ним, думая о том, чтобы поскорее наступил вечер.

К ужину кузина спустилась вниз.

— Ну как ты, дорогая? — ласково спросила ее Бланш.

— Спасибо, уже лучше, — не глядя на него, она села за стол. — Можно мне чаю?

— Конечно, сейчас налью.

— Ты весь день просидела в комнате? — задал он ей вопрос.

— Я поспала, немного почитала: скучно мне не было, — ответила она, по-прежнему избегая его взгляда.

— А я выиграл у них в брисколу! — гордо сообщил отец.

— Я в тебе нисколечко не сомневалась, дядя, ты, как всегда, на высоте! — улыбнулась она одними губами.

Исподтишка он продолжал наблюдать за ней. Что-то явно было не так! Почему она боится даже посмотреть в его сторону? Может, вчера он был излишне груб с ней? Или обиделась, что он так постыдно сбежал? Ну а что ему оставалось? Их ведь чуть не застали!.. Проклятый дождь! Из дома не выйти, как же ему с ней поговорить наедине?

В этот момент сквозь шум падающей с неба воды они услышали звуки подъехавшей к их коттеджу машины.

— Кто это может быть в такую погоду? — удивился отец, выглядывая в окно, и тут же улыбнулся. — Да это же Тони! Племянница, что-то мне подсказывает, этот синьор приехал к тебе…

— Почему именно ко мне? — возразила кузина. — Он со всеми нами знаком!

— Ну, может быть, я так решил из-за шикарного букета у него в руках, — отец подмигнул кузине. — Спорим, это не мне и не сыну!

— А может, это мне! — поддразнила отца Бланш, обнимая его за плечи.

Отец сурово погрозил ей кулаком:

— Не буди во мне зверя, женщина!

И в этот момент в столовой возник Тони, весь промокший, но очень возбужденный. В руках у него действительно был огромный букет ярко-красных роз.

— Прошу прощения за вторжение, синьоры, синьора, синьорина…

— Привет, Тони! — отец провел его к столу. — Заходи, присаживайся.

— Благодарю вас, синьор Родольфо, но я не займу много времени, — он повернулся к кузине, по-прежнему сидевшей на своем стуле. — Синьорина, вы вчера так стремительно убежали с праздника… Я не успел сказать вам нечто очень-очень важное. Вот, возьмите!

Марино протянул ей свой букет. Даже не взглянув на кузена, напряженно застывшего на своем месте, она, поблагодарив Тони, приняла цветы.

— Слушай, Тони, может, мы оставим вас вдвоем? — предложил отец. — Я вижу, дело-то деликатное, личное!

— Отец, я и с места не сдвинусь, — заявил он, скрестив руки на груди. — По-моему, это не совсем прилично: оставить их наедине. Не находишь?