просто слегка сбито с толку, а здорово озадачено, шевелило мозгами. Потому, очевидно, и не бросилось на меня сразу, дало мне возможность собраться с мыслями и стремительно отступить. Я и отступил, машинально сворачивая правой рукой стропу в кольца с лицом раненого героя войны, заявившего, что отдохнет лишь после смерти.

Часто в критические моменты мы совершаем действия, которые кажутся нам на первый взгляд совершенно бессмысленными. Ну подумайте сами. Вместо того чтобы дать деру, я сворачивал кольцами стропу и тупо смотрел в темноту. Мне кажется, эти действия — как я назвал бы их в инструкции, действия последнего часа — нередко продиктованы инстинктом самосохранения. Ты можешь ни черта не понимать, не знать даже, зачем это делаешь. Возможно, такие невнятные манипуляции и хаотичны, и тщетны. Насилуешь стропу, глаза открываешь шире, глотку делаешь у́же, пригибаешься… Природа тебе все разъяснит потом, когда уцелеешь.

Ведь она, эта самая стропа, оказалась тем тонким волоском, на котором висела моя жизнь!

Воцарилась тишина. После вопля безобразной твари, отступившей в гущу листвы, и отскока второго гастронома не раздалось больше ни звука. Этот зверь, припавший к мостику прямо передо мной, выглядел не слегка, а основательно обескураженным. Я догадался, что не осчастливил его, хотя и хорошо питался на корабле, нагуляв пару лишних фунтов живого веса. Но не потому, что убрался к своей стропе.

Дело было в том, что он вообще не гнался за мной, а сам шел в добычу отступившей твари. И сам прятался. То есть и не гастрономом являлся, а ужином. Ну бедный инвалид.

В тусклом свете венерианской ночи передо мной объявилось существо, которое можно увидеть только в кошмаре. Ростом не так велико, как я думал — со взрослую пуму, — оно опиралось на четыре конечности. Это позволяло предположить, что передо мной обитатель деревьев. Передние лапы немного длиннее задних, в точности как у гиены. Но на этом сходство заканчивалось. Вдоль тела, покрытого грязным мехом, шли полосы красного с желтым цветов, это знакомо по Индии, видели. Но чудовищная голова не напоминала ни одного земного животного. Ушей видно не было вовсе, а вот на низком лбу, вероятно заменяя анализирующее устройство, на толстом щупальце болтался единственный глаз, большой и круглый, как мячик для тенниса.

Мама моя дорогая, это же сущий кошмар! Могучие челюсти вооружены длинными клыками, с обеих сторон шеи выступают мощные клешни. Нет, мне никогда не доводилось видеть существо, так хорошо приспособленное для нападения, как этот зверь другого мира. Такими мощными клешнями, напоминающими крабовые, он легко мог отправить в свою жуткую пасть противника куда более серьезного, чем человек.

Какое-то время гастроном рассматривал меня своим ужасающим глазом, что поворачивался на конце отростка по градусам, ища лучший обзор. Определял, сволочь, в какой степени я смогу для него быть пригоден и какой дам отпор. Его клешни двигались непрерывно. Шевелились, собаки, то открываясь, то закрываясь. Этой короткой заминки мне хватило. Я огляделся вокруг. Сразу же обнаружил, что стою прямо напротив отверстия, выдолбленного в стволе дерева, — фута три в ширину и более шести футов высотой. Но главное — его закрывало что-то вроде небольшой деревянной решетки.

Пока я рассматривал эту решетку, размышляя, что делать, мне показалось, будто в отверстии происходит какое-то движение.

И тут из-за решетки со мной кто-то заговорил!

Звуки были похожи на человеческую речь, интонировались, но языка я, конечно, не понял.

А тон был командирским. По интонации мне послышалось нечто вопросительное вроде: «Какого тебе надо здесь посреди ночи?»

— Никакого! — выпалил. — Я чужестранец и пришел к вам с миром, как друг, — сказал я.

Конечно, находившийся за дверью не смог понять ни одного слова. Но я рассчитывал, что хотя бы тоном ответа смогу убедить его в своих мирных намерениях. После короткой паузы я услышал и другие голоса. Видимо, там обсуждали создавшееся положение. В этот момент я заметил, как тварь-гастроном крадется ко мне по мостику, и забыл обо всем. Я был безоружен, если не считать моток бесполезной стропы, и энтузиазмом похвалиться тоже не мог. Но обстоятельства вынуждали что-нибудь предпринимать, иначе эта тварь бы меня просто схватила и развела на фрикасе. Надо было хоть как-то защищать жизнь. Я размотал кусок стропы и скорее от безысходности, чем в надежде на успех швырнул тяжелый конец зверю в морду. Вы когда-нибудь видели, как мальчишки хлещут друг друга мокрыми полотенцами? А когда на конце полотенца десятифунтовая плюха из стали?

Конечно, я не рассчитывал одержать победу над своим противником с помощью этого средства, а действовал наугад. Расчета у меня вообще никакого не было, потому что не было времени, чтобы рассчитывать. Скорее всего, нашлось самое очевидное решение. Нанести ему хоть какой-то урон не получилось: зверь только зарычал и отпрянул. Да бог с ним, с уроном: теперь я хотя бы знал, как хорошо действует стропа на чувствительные клешни и болтавшийся на веревочке глаз. Бечевка еще раз щелкнула, как хлыст дрессировщика в цирке. Конец стропы с металлической пряжкой захвата пролетел быстро. Зверь не ожидал ничего подобного, но в этот раз все же поймал его клешней, не дав долететь до морды. И сделал поразивший меня ход — уцепился за стропу и, как воздушный шарик за нитку, вдруг потянул меня к своим клешням, приглашая к столу.

Спасибо, мой друг, ну не ем я в такую рань!

По каскадерской своей бытности я еще помнил все ходовые фокусы с лассо и теперь воспользовался одним из этих простых трюков, чтобы заарканить какую-нибудь конечность. Мне удалось, резко ослабив натяжение бечевы, набросить две петли на клешню. Зверь изо всех сил потащил бечеву на себя. Я полагаю, он делал это, просто чтобы заглотнуть то, что попало на его рабочую конечность, а сказать точнее, на его персональный столовый прибор. Но как знать, долго ли он еще собирался тянуть? Когда изменит тактику и набросится на меня? Я по какому-то наитию быстро закрепил другой конец стропы за прочные перила перехода. В этот момент зверь с яростным рычанием…

Картина маслом. Я разворачиваюсь, бегу. От рывка натянувшейся стропы громадное тело шлепается на спину. Яростный рев. Гастроном поднимается на ноги, захватывает стропу другой клешней, спокойно оттяпывает ее своим универсальным столовым прибором — и тяжелыми прыжками несется за мной.

Я, конечно, оптимист, но даже с моим настроем, знаете, в такой ситуации сразу становится понятно: мое пребывание на Венере не будет долгим.

Вдруг решетка распахивается — и на мостик, прямо за спиной у чудовища, выскакивают три человека.

С лицами