– Я тебе подарю такой агат! – сказала она.

– Что-то уж очень ослепительно фортуна улыбается мне, – сказал задумчиво Джер. – Профессор обещает помочь с работой, ты обещаешь завалить подарками. Не к добру это. Где-то этот эйфорический период должен с треском закончиться. А то и с грохотом.

– Пошли ужинать, пессимист! – фыркнула Николетта.

27 января 2252 года

Время для Джера полетело так быстро, что он его перестал замечать. Он завтракал, весело беседуя, вместе с профессором и Николеттой. Иногда к ним присоединялся и Витторио – к завтраку, но не к беседе. Не таковский это был человек. Потом Николетта и Джер отправлялись выполнять какое-нибудь поручение профессора или просто бродить по закоулкам заброшенной станции: вдвоем это делать было совсем нестрашно, а наоборот – очень весело.

Иногда они надевали скафандры и выходили наружу. Они гуляли по равнинам Европы под черным небом с маленьким ослепительным солнцем, заглядывали в глубокие трещины и рассматривали небольшие кратеры, которые еще не успели разгладиться в ледяной толще.

Николетта так хотела еще раз посидеть за штурвалом корабля, что Джер не смог ей отказать и впервые в жизни, нарушив строгие инструкции, отправился в полет без всякой цели и задания. Просто чтобы сделать приятное девушке, в которую влюбился без памяти, хоть и до сих пор боялся в этом признаться даже самому себе.

Николетта попросила:

– Покажи, с каким ускорением ты летел к нам.

– На четырех g, но их лучше переносить в ванне.

– Ну, минута такого ускорения меня не убьет? – поинтересовалась Николетта.

– Нет, – улыбнулся Джер. – Но рекомендую ограничиться двадцатью секундами.

– Соглашаюсь с мнением профессионала! – сказала Николетта и устроилась поудобнее в кресле.

– Энн, устрой нам такое ускорение! – попросил Джер.

Энн ответила:

– Рекомендую линейное нарастание ускорения за десять секунд и пребывание на максимуме в течение еще десяти секунд.

– Хорошо, – согласилась Николетта.

И на них начала наваливаться тяжесть. Ощущение было такое, что на грудь сыплется мокрый песок, вначале затрудняя работу легких, а потом заставляя ребра трещать от тяжести. И когда весь песок высыпался, оказалось, что жить под такой массой песка совершенно невозможно. Нельзя было даже закричать.

Николетта была на грани паники, когда тяжесть вдруг вернулась к обычному одному g, что показалось девушке невесомостью. Она с наслаждением втянула воздух в легкие, а на счастливом выдохе сказала:

– Вот я дура – минуту просила! Она меня убила бы… А ты летел к нам на таком ускорении четыре дня!

– Я все время лежал в противоперегрузочном резервуаре, иначе бы умер в первый же час полета.

– И кто тебя заставил выбрать такую вредную работу? – девушка встала и с трудом сделала несколько шагов.

– Нужда! – беззлобно засмеялся Джер.

– А если бы ты мог выбирать профессию, то чем бы стал заниматься? – поинтересовалась Николетта.

– Я бы стал биологом, который изучает жизнедеятельность клеток. Я много читал про них в популярных книжках по биологии и в учебниках для университетов. Там жизнедеятельность клеток описана очень детально, но эти описания мне не нравились.

– Почему? – спросила Николетта.

– Как бы это объяснить… Представь, что наши астронавты попадают на чужую планету с передовой цивилизацией, которая обогнала нас на тысячи лет. И вот они ходят по инопланетному городу без экскурсовода, и все, что видят вокруг, описывают в своих дневниках. Они рассказывают о том, какие объекты движутся, а какие неподвижны, о том, что что-то летает, а что-то плавает… При этом они совершенно не понимают происходящего: почему эти красные коробки выползают из одного здания и вползают в другое, почему синие шары то увеличиваются в размерах, то уменьшаются. Вот так и биологи описывают происходящее в клетке: всё видят, но ничего не понимают.

Николетта засмеялась и сказала:

– Лучше представить неандертальца, который попал в наш современный город и с изумлением глядит на самолеты, телевизоры, компьютеры и автомобили. Он будет на все смотреть с открытым ртом и с удивлением.

– Да, эта аналогия лучше! – улыбнулся Джер.

Николетта прищурилась, внимательно глядя на юношу.

– Значит, тебя не устраивает простое описание – тебе нужно знать все невидимые пружины происходящего, все причины и следствия.

– Да. Это не банальное любопытство. Например, мой приятель по интернату ребенком жил в Африке, в общине моно. Он говорил, что эта община, как и многие вокруг, страдала от малярии и других болезней. Внутри нас – целые полчища микроорганизмов! От одной лишь малярии в Африке и Азии каждый год умирает множество людей – и еще большее число болеет. От этой болезни все еще нет вакцины, и от нее сильно страдают и люди, и экономика бедных стран. Я хотел бы стать исследователем малярии. Эта болезнь вызывается крошечными паразитами, которые забираются в эритроцит – клетку крови – и начинают там размножаться, одновременно перестраивая клетку в удобное для паразитов жилье. В каждом эритроците созревают около дюжины микросуществ. Когда они решают покинуть клетку, то делают так, что в клетке появляется дыра, которая быстро растет, и в результате клетка выворачивается как чулок, выбрасывая выросших паразитов на дальнейший разбой. Как паразиты ухитряются вывернуть клетку наружу? Хорошо бы изучить детальный физический механизм этого феномена…

– Зачем изучать таких гадов? – поморщилась Николетта.

– Если понять механизм происходящего, можно придумать, как разрушить его и прекратить эту цепь размножения паразитов: грубо говоря, можно найти, в какое колесо этого механизма вставить палку. И это позволит создать новое лекарство от малярии. Если клетка не будет выворачиваться – а небольшой процент таких инфицированных эритроцитов встречается, – то паразиты окажутся запертыми в прочном мешке и не смогут выбраться наружу.

– Ты вечно меня удивляешь… – пробормотала Николетта, искоса глядя на Джера. – Ты настолько отличаешься от обычных монопарней… да и на фоуров ты не похож…

– Совсем беда! – улыбнулся Джер.

Николетта, не отводя от него заинтересованных глаз, попросила:

– Ты знаешь много историй. Расскажи мне самую интересную историю… о любви.

– Хм… О любви? Ну что ж… Однажды я сидел в ресторанчике, потягивая пинаколаду. За соседним столом ужинали женщина с девочкой моего возраста – лет четырнадцати-пятнадцати. У девочки был синдром Дауна из-за лишней хромосомы. Но он был выражен слабо, и, видимо, мама отлично занималась дочерью: девочка была хорошо развита, она сама ходила за добавкой и аккуратно ела, только держала вилку не тремя пальцами, а всеми пятью.