– Я не виновата. Меня подставили.

Я вяло предприняла последнюю попытку оправдаться. Впрочем, я знала душой, что Суровый не отступится от своего решения. Он был из тех людей, которые, сделав выводы, неотступно следуют выбранному пути.

– Все продажные девки так говорят. Ты не исключение.

Его слова стали последней каплей яда, переполнившей чашу моего терпения.

– Меня оклеветали. Я говорю тебе это от чистого сердца. Повторяю, даже зная, что ты мне не веришь. Ты считаешь меня гнусной предательницей и не скупишься на оскорбления, пачкая имя грязью. Для тебя справедливость и правда – это пустой звук. Но я хочу верить…

Горло словно охватило колючей проволокой. Слова давались мне с большим трудом, но я собралась с последними силами и произнесла, перейдя с вежливого обращения на простое «ты». Думаю, я имела на это право.

– Сармат…

– Не называй меня так! – угрожающе рыкнул мужчина.

Однако я продолжила то, что хотела сказать. То, что накипело на душе за эти тяжёлые несколько дней:

– Я хочу верить, что однажды правда станет явной, и ты поймёшь, как сильно заблуждаешься на мой счёт. Я надеюсь, что в тот момент тебе хватит сил и смелости, чтобы признать свою ошибку и извиниться за оскорбления, которых я не заслужила.

– Ну, что, брат, об операции я уже договорился. О перелёте тоже… Остаётся только дождаться нужной даты вылета. Двинем к немцам, там тебе быстро фейс подрихтуют, где надо, подлатают. Станешь, как новенький!

Суровый пристально наблюдал за движениями Руслана. Он всегда был очень деятельным, активным, шумным. Однако сейчас энергия из Руслана била неудержимым фонтаном. Не зря его называли Лютым. Сейчас он был взбудоражен, чрезмерно активен. Суровый бы даже сказал, что его почти-брат возбуждён.

– Как Настя? – спросил небрежным тоном Суровый, продолжая следить за перемещениями Руслана по палате.

Тот, прямо места себе не находил, ходил из угла в угол. При словах о Насти движения Руслана сбились немного и стали активнее.

– Нормально. Она пока находится в моём доме. Тихая. Особенно после разговора с тобой.

– И больше ничего? – холодно поинтересовался Суровый, медленно сдвинув левую руку под простыню.

Движения были не такими ловкими и плавными из-за множества бинтов. Больше всего Сурового напрягало, что некоторое время он будет ограничен в скорости и силе. Это означало быть уязвимым, а Суровый терпеть не мог слабости. Особенно, в себе. Он от них всегда избавлялся, искоренял. Он не хотел быть лёгкой добычей и привык держаться настороже. Всегда.

Пальцы правой руки слушались не так охотно, как пальцы левой руки. Суровый был правшой и его злило, что основная рука не может работать в полную силу. Однако он всегда имел запасной вариант. На всякий пожарный случай. Когда подушечка среднего пальца левой руки нащупала холодную сталь пистолета, Суровый ощутил прилив радости, как при встрече с давним, хорошим знакомым. Осторожно подтянул к себе оружие, пальцем погладил курок, сжав крепче. Заряженный.

Суровый словно ощущал вибрации силы, исходящие от огнестрельного оружия, чувствуя, что теперь шансы немного уравнялись. Кто-то назвал бы его параноиком. Но Суровый знал, в каком жестоком мире он живет. Мир криминала мгновенно расправляется со слабаками. И если у кого-то, кто стоит у руля, пошатнулось положение, его начинают расшатывать ещё сильнее, стремясь окончательно лишить не только привилегий, но и жизни, желательно. Он рассуждал довольно трезво. К тому же Руслан говорил, что как только на Сурового было совершено покушение, кое-кто уже пытался использовать это в свою пользу. Брат из приёмной семьи урегулировал ситуацию. Но это не значит, что можно расслабиться и ничего не делать.

Суровый опасался, что к нему могут подослать наёмных убийц, открыто или под видом медицинского персонала. По этой причине, как только он пришёл в себе, потребовал себе оружие. Так спокойнее. Если кто-то попытается сунуться к нему, он будет действовать на опережение и прикончит наглеца без всяких сожалений. Однако сейчас пистолет зудел под пальцами от другого.

– Так что с Настей?

– Дома сидит. Тихая.

– Дома, значит. И ни на какую прогулку ты её не вытаскивал, – отчеканил по слогам Суровый.

Руслан занервничал.

– Лапы свои к девке не тянул, – продолжал Суровый.

Он ощутил, как сильно и быстро забилось его сердце и ускорился пульс. Во сто крат. Не меньше. Перед глазами зарябило, но и помогло сконцентрироваться на фигуре брата, застывшего возле окна. Суровый яростно смотрел на Руслана. Он знал, что тот солгал, укрыл часть правды.

Суровый рассматривал все варианты, в том числе и тот, что брат может пойти против него. Когда Руслан активно взялся за дело, Суровый приказал проследить и за ним тоже: куда ездит, что делает, с кем общается. Каково же было его удивление, когда на телефон Сурового пришёл отчёт об одном из вечеров Руслана. На фотоотчёте было видно, как Руслан прокатился с девчонкой, его – Сурового, девчонкой вдоль набережной и зарулил в одно из кафе. Ужин. Прогулка. И, как логическое завершение этого вечера, стали попытки облапать девчонку на парковке.

Наблюдатель был лишь наблюдателем. Его работа была фиксировать происходящее, не вмешиваясь. Но Суровому, рассматривающему фотоотчёт, захотелось невозможного: отмотать плёнку назад и приказать вмешаться. Руслан давил на Настю. Был виден её страх и слёзы. Может быть, она заигралась где-то и по-настоящему была причастна к ограблению, но мутить интрижку с Русланом не собиралась. Благо, братец отстал. Видно же по фото, что напирать не стал, и потом держался на расстоянии.

Но что происходило за стенами дома Руслана? Этого Суровый не знал.

– Послушай, – выдохнул Руслан. – Если ты о прогулке, то я всё могу объяснить.

– Объясни. Я тебя охотно послушаю.

Суровый едва шевельнул правой рукой, лежащей поверх простыни, подавая знак Руслану подойти ближе. И, как только брат шагнул в сторону кровати, Суровый приподнял левую руку и выстрелил.

В воздухе раздался хлопок. Глушитель работал отменно. Меткость, кажется, тоже ещё не подвела. Руслан скорчился от боли, негромко вскрикнув, и зажал пальцами правой руки левое плечо.

– Ты что палишь в меня, а? Ты же меня не выслушал! Это была проверка! – зашипел яростно