– Прошу тебя, попробуй ей позвонить. Я подожду.

– Ты совсем рехнулся? – Дана вышла из себя. – Будишь меня среди ночи, говоришь, что девочка общается с наркоманами, а сам… Может, ты под кайфом и у тебя глюки? Иди к черту, Сэмюэль Сандерсон!

Она швырнула трубку.

Дозвониться на мобильный Мэйан тоже не удалось.

Я попробовал успокоиться, убеждал себя в том, что Однофамилец – этот негодяй, этот мерзкий манипулятор – просто пытался произвести впечатление. А может, у него такой юмор – черный? Не исключен и другой вариант: некто, знакомый с моей дочерью и желающий сохранить анонимность, решил предупредить меня, что ей грозит опасность. Но к чему такие сложности, зачем скрываться за псевдонимом и задавать вопросы о моей жизни и моих романах?

Разве мог я сидеть дома, предаваясь мрачным мыслям? У меня было слишком богатое воображение и недостаточно здравого смысла, чтобы просто лечь и заснуть.

Я натянул куртку и кинулся в гараж.

Я уже пятнадцать минут ездил вокруг Кротон-парка.

Находился он в Бронксе, в конце Фултон-авеню, перед скоростной автомагистралью. В парке было много игровых и спортивных площадок, но с наступлением ночи порядочных граждан сменяли всякие подозрительные типы, в основном дилеры и их клиенты. Парк считался одним из самых опасных мест в городе.

Тут и там группками стояли молодые парни и девушки. Разговаривали они вполголоса, как будто боялись потревожить покой соседей или замышляли что-то противоправное. Время от времени тишину нарушал смех или возглас, и я вскидывался, уверенный, что узнал голос Мэйан.

Ко мне осторожно подгребали дилеры, решившие, что я ищу дозу, и мой рот наполнялся горькой слюной при мысли, что Мэйан общается с такими выродками. Я говорил себе: «Успокойся, этот мерзавец – завзятый манипулятор, ему зачем-то понадобилось отравить тебе жизнь…»

Я уже собрался уходить, и вдруг один силуэт привлек мое внимание. Пышные волосы, манера держаться, рост… Неужели это она, Мэйан? А кто эти пятеро? Темнота мешала разглядеть лица.

Я бросил машину и пошел пешком, молясь всем богам, чтобы это оказалась не моя дочь, но и за двадцать метров ничего не смог разглядеть. В голову пришла спасительная мысль о телефоне. Я набрал номер, и одна из фигур открыла сумку, достала мобильник, взглянула на экран и тут же бросила его обратно.

Я ринулся вперед, крича во все горло:

– Мэйан!

Она вздрогнула, выпрямилась, и я увидел на ее застывшем лице выражение полного недоумения.

Друзья дочери смотрели на меня, не зная, как реагировать, потом один из них – с татуировками на шее и пирсингом в ушах – шагнул вперед и выставил вперед руку, намереваясь остановить меня.

– Куда прешь?

Он схватил меня за рубашку и повернулся к Мэйан.

– Что это еще за чучело?

Я вырвался и вцепился в руку дочери – сам не знаю зачем, наверное, просто хотел дотронуться, убедиться, что с ней все в порядке, посмотреть в глаза и понять, под кайфом она или нет.

Парень с татуировкой занес кулак для удара.

– Остынь, это мой отец, – рявкнула Мэйан.

Он отступил, явно удивившись происходящему.

– Чего заявился? – взъярилась моя дочь. – Что тебе нужно?

В ее глазах полыхал огонь, зажженный худшим из наркотиков – ненавистью. Той самой, что родилась после нашего с Даной разрыва и стала еще гуще, когда пресса начала смаковать мои «подвиги». Пернила никак не реагировала на нашу перепалку, как будто ее это вообще не касалось.

– Нам нужно поговорить, – произнес я, ошеломленный взрывом эмоций.

– Не о чем нам говорить!

– Дай мне несколько минут…

– Ты что, не понял? – вмешался татуированный парень. – Хорош ныть и пошел вон!

Он был лет на десять старше Мэйан. Стоявший рядом тощий юнец изо всех сил пытался напустить на себя угрожающий вид. Что моя дочь делает среди этих людей?

Я схватил Мэйан за запястье.

– Пойдем со мной.

– Отстань! – выкрикнула она, пытаясь вырваться.

Татуированный положил руку мне на плечо, я отреагировал мгновенно – ударом в челюсть, и он упал.

Привлеченные шумом, подростки подошли ближе, решая, стоит ли вмешиваться или можно погодить.

Я дотащил Мэйан до машины, запихнул на сиденье и резко рванул с места.

Она молчала, пытаясь справиться с изумлением и гневом.

– Что ты забыла в парке с этими… чокнутыми?

Мэйан неожиданно впала в истерику.

– Сам ты чокнутый! Что тебе нужно? Выпусти меня!

Она подергала ручку, но я предусмотрительно заблокировал двери.

– Успокойся, детка… Я все объясню. Кто-то прислал мне сообщение, что ты в опасности.

Мэйан посмотрела на меня – смысл сказанного не сразу дошел до нее, – но ничего не ответила. Она тяжело дышала, и я кожей чувствовал ее напряжение.

– Ты что, не поняла? Некто, кого я не знаю, написал, что ты в парке, с наркоманами, – повторил я.

Еще один взгляд исподлобья: «А ты не врешь?»

– Я позвонил твоей матери. Она сказала, что ты у подруги, но мне было тревожно, я сел в машину и поехал.

Мэйан упорно молчала, обдумывая ситуацию.

– Я не употребляю – если ты это хотел узнать.

– А… твои друзья?

– Это их дело. И они мне не друзья.

– Но ты же здесь именно с ними среди ночи в этом жутком месте.

– Не твое дело! Я не обязана ничего объяснять. Во всяком случае, тебе.

– А матери? Ты ведь наврала ей, что проводишь вечер с Пернилой.

– Это моя проблема.

– Пернила колется?

– Тебя это не касается.

– Знаешь, мы можем собачиться хоть до посинения, но это не решит проблемы.

– Плевать, ты меня не интересуешь.

Мы подъехали к дому. Я заглушил мотор, и Мэйан снова попыталась открыть дверь, а когда не вышло, отвернулась, съежилась и уставилась в темноту.

– Ладно… сегодня вечером мне свои ошибки точно не исправить, – спокойно произнес я. – Признаю – после расставания с твоей мамой у нас все пошло наперекосяк, и это моя вина. Ты со мной не разговариваешь, потому что хочешь наказать. И у тебя получается! Хочу, чтобы ты знала – я скучаю и все время о тебе думаю. Час назад, получив сообщение, я снова стал тем беспокойным папашей, каким был в твоем детстве. Я вызывал врача, если у тебя слегка поднималась температура, боялся отпустить от себя хоть на шаг. Сегодня я испугался гораздо сильнее. Ты в парке, с наркоманами…