Размышляя таким образом, торопливо проглатываю осточертевшую за время маминого отсутствия яичницу и начинаю собирать нехитрые пожитки. К моему огорчению их оказывается слишком много, и я всерьез задумываюсь о чемодане, но сообразив, что оба уехали с родителями греться под лучами кавказского солнца, заставляю себя отложить некоторые вещи, успев с горечью отметить, что именно они могут оказаться самыми незаменимыми.

При расследовании преступлений мне почти не приходится бывать за пределами Новосибирска. А когда появляется необходимость, прибегаю к помощи иногородних коллег. Я тоже иногда исполняю поручения следователей Омска, Кемерово, Красноярска, Свердловска, реже — Москвы, Кирова, Сухуми, Кишинева. Закон предоставил нам такое право: перепоручать допросы работникам других прокуратур, по месту жительства свидетелей. И сейчас можно было воспользоваться этим правом, но три дня пробега почты туда, два дня на исполнение и три — обратно... Позволить себе это я не могу. Да и ведет меня в Шадринку прежде всего интуиция...

До Барнаула — поездом, а там успеваю на последний автобус. В райцентр попадаю уже к тому часу, когда наглухо закрыты двери всех магазинов, столовых, предприятий бытового обслуживания, когда жители, вернувшись с работы, сидят перед телевизорами и смотрят какой-нибудь цветной художественный фильм, снятый в Крыму или на Кавказе. Пассажиры бойко выпрыгивают из автобуса и, пока я раздумываю, в какую сторону идти, скрываются, словно тают, в глухой темноте. Оглядываюсь и вовремя замечаю высокого мужчину, который, приподняв плечи и сделав широкие ладони лодочкой, прикуривает на ветру. Огонек от спички мечется из стороны в сторону, освещая нижнюю часть его лица,

— Вы не подскажете, как добраться до гостиницы? — кутаясь в мягкий и пока еще теплый воротник шубы, спрашиваю я.

— Мне как раз в ту сторону,— не выпуская из зубов папиросы, отвечает мужчина.— Идемте, провожу.

Склонившись навстречу летящему снегу, бреду по узенькой тропке, вьющейся среди сугробов, за моим провожатым. Иногда теряю трону и оступаюсь в рыхлый сыпучий снег. Стараясь не выпускать из вида сутулую спину, выбираюсь из сугроба и снова шагаю. С облегчением вздыхаю, когда, пройдя по шаткому деревянному мостику и поднявшись на пригорок, вижу сквозь пургу едва различимые огни большой витрины и несколько двухэтажек с освещенными окнами.

— Слева от универмага гостиница, справа — райисполком и милиция, — повернувшись ко мне, старается перекрыть завывания ветра мой спаситель.

— Спасибо! — кричу в ответ и бегу к заметенному крыльцу.

В холле полумрак. Только над барьерчиком администратора горит настольная лампа, отбрасывая теплые, ярко-желтые лучи на полированные панели, ручки кресел, журнальный столик. Дежурная по гостинице круглолицая женщина лет сорока, пряча в пуховую шаль полную шею, смотрит в мою сторону. Вид у нее бдительный и до крайности безоружный. Она прищуривается, но, должно быть, кроме очертаний моей фигуры ничего различить не может, я же вижу каждую черточку ее лица.

Выходя на свет, здороваюсь. Успокоившаяся дежурная мягко улыбается.

— Здравствуй, моя хорошая. Откуда в такой поздний час?

— Из Новосибирска,— отвечаю, протягивая ей

— И надолго к нам? — спрашивает дежурная, неторопливо изучая командировочное и служебное удостоверения.

— Переночевать.

— А дальше?

— В Шадринку.

— И как добираться думаешь? — с участием интересуется она.

Пожимаю плечами. Дежурная вздыхает.

— Дорогу, поди, за ночь завалит совсем...

Кошусь на черное окно а тоже вздыхаю.

— Вполне возможно... Я в ваших краях впервые.

— Оно и видно,— качает головой дежурная, принимаясь разглядывать через барьер мои сапожки на плоской подошве.

Начинаю отогреваться и вместе с возвращением к жизни вновь обретаю эмоции. Потихоньку начинает раздражать сердобольное любопытство дежурной.

— Мне бы коечку, — говорю я.

— Можно и коечку, можно и номерок... Гостиница нынче пустая. Кто к нам в этакую пургу попрется... Так коечку или номерок?

— Лучше одноместный номер,— отвечаю я, предвкушая горячий душ, прохладные простыни И теплое верблюжье одеяло.

— Можно и номерок, только там батарея перемерзла, придется спать под матрацем.

— Как под матрацем?

— Матрац снизу, матрац сверху,— как само собой разумеющееся объясняет она, — Для тепла.

— И везде так? — упавшим голосом интересуюсь я.

— Почему везде?.. Рядом двенадцатиместный… — Она перехватывает мой взгляд и успокаивает. — Не волнуйтесь, оп пустой, а батарея — сущий ад, и плата удобная — семьдесят копеек.

— Подхватываю дипломат, но она окликает меня:

— Поди, с последнего автобуса?

— Да.

— Голодная?

— Да не очень,— отвечаю скромно, а в глубине души робкая надежда на ма-аленький кусочек черствого хлеба…

— Устроишься — приходи, — говорит хозяйка.

В номере расстелила аккуратно заправленную постель. Стараюсь делать все нарочито медленно, чтобы не прискакать раньше времени, но тем не менее выхожу в холл, когда электрический чайник еще только начинает выпускать первые клубы пара.

— Вот я молодец,— говорит дежурная.— Не люблю копуш. Заходи ко мне.

Прохожу за барьерчик и невольно впиваюсь глазами в нарезанное крупными ломтями, надтреснутое посередине бледно-розовое сало и горбатый пахучий хлеб, который, кажется, ткни пальцем — и захрустит. Рядом, багряно отсвечивая в лучах настольной лампы, стоит литровая банка с вареньем из смородины.

— Проголодалась, — довольно констатирует дежурная, заливая старую заварку кипятком. — Бери, не стесняйся, а я чаек погоняю, не хочется чего-то есть.

Для приличия приступаю не очень активно, но, подбадриваемая хозяйкой, увлекаюсь и останавливаюсь, лишь когда последний ломтик сала исчезает со стола.

— Ой, спасибо! Объелась! — без тени лукавства выдыхаю я, ощущая, как меня начинает клонить в сон.

Дежурная усмехается.

— Сомлела… Варенье бери…

И, когда я зачерпываю полную столовую ложку и выливаю в третий по счету стакан, спрашивает:

— Как же ты думаешь до Шадринки добираться?

— Как-нибудь.

Ладно, поедешь с моим Петром, мужа так зовут. Он шофером на лесовозе работает, завтра как раз туда едет. Только вставать рано придется, часов в шесть.

Сплю с таким блаженством, как не спала давно. Тепло, хоть одеяло скидывай, но я. не скидываю, отогреваюсь впрок. Во сне чувствую, как меня легонько трясут за плечо.

— Вставай, а то Петр уедет, будешь потом попутную ловить,— слышу над ухом негромкий голос дежурной…