– Баба с возу – кобыле легче.

– Именно… Ну а в России вам найдется работа.

– Вы так считаете?

Майор уже снова колдовал около спиртовки, готовя очередную порцию своего фирменного напитка.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, мой дорогой! Арабы же утешают: «У каждой пустыни есть свое будущее…»

Они молча потягивали кофе, и вдруг Шелбурн, осторожно отставив чашку, хлопнул себя по лбу:

– О, боже! Сколько времени прошло, а я все не нашел времени поблагодарить вас за Ашрафи.

Кесслер покраснел: напоминание об Ашрафи, о том, что пришлось поступиться своими принципами, еще больше ухудшило и без того скверное настроение. А Шелбурн развивал свою мысль дальше, будто не заметив реакции гостя.

– Если бы не вы – не видать бы нам этого помещика!

Крепкий оказался орешек… А теперь между нами – полнейшее взаимопонимание! Он для нас, как говорят в Англии, «последний по счету, но не по важности». Ашрафи с вашей помощью, конечно, сообразил, что, как только большевики заберут отсюда войска, он и ему подобные окажутся перед лицом новой революции, с которой им своими силами не справиться. Красные же подавлять ее безусловно не будут: она им только на руку! А Ашрафи очень хорошо помнил, как полыхали усадьбы многих его друзей, подожженные повстанцами. Поэтому при всей его былой неприязни к нам пришлось переориентироваться… Так что от имени моих соотечественников еще раз примите и прочее, и прочее… «Милостью вашей раб ваш спасен!» – как вычурно, но точно говорят персы…

Кесслер понимал, что Шелбурн признателен ему: Ашрафи уломать было и вправду нелегко. Но до чего все это противоречило прежним взглядам Максима Фридриховича!

– А как вам понравился прием, который он нам устроил? ѕ не унимался Шелбурн. – Одна история с утками чего стоила! Разве увидишь такое в Европе?

…После удачной для Шелбурна и Ашрафи охоты на кабанов был роскошный обед.

По мере надобности возникали и исчезали слуги… Особенно запомнился Максиму Фридриховичу фарраш-баши, старший слуга, пожилой человек, лицо которого было изуродовано шрамами, оставленными пендинской язвой. Лишь едва заметным движением бровей направлял он работу своих подчиненных.

Казалось, всевозможным экзотическим яствам и напиткам не будет конца.

После обеда майору и штабс-капитану предложили покурить кальян, от чего у них с непривычки помутилось сознание, и им начало казаться, что они попали в Ирем – райский сад.

Потом, загадочно улыбаясь, Ашрафи пригласил гостей на свежий воздух, обещая показать кое-что интересное.

На берегу заросшего камышом пруда были устроены удобные сиденья из сена, покрытые пестрыми коврами. Заботливо разместив офицеров и устроившись сам, Ашрафи торжественно произнес, показав рукой на пруд:

– Сейчас вы увидите охоту на уток!

Кесслер и Шелбурн недоумевали: что же тут особенного? Но, не желая обижать хозяина, изобразили на лицах заинтересованность. Охотники что-то долго не появлялись, и внимание гостей привлекли качающиеся на воде пустые тыквы, между которыми спокойно плавали утки.

– А зачем здесь тыквы? – спросил Шелбурн.

– Сейчас увидите… – Ашрафи улыбался все загадочнее. И тут гости заметили еще несколько тыкв, которые почему-то плыли с противоположной стороны пруда к той, где скопились птицы и устроились зрители. Но вот новые тыквы оказались около старых, и вдруг то одна, то другая кряква стали исчезать под водой. Лишь когда их осталось меньше половины, уцелевшие, почувствовав наконец какой-то подвох, поднялись в воздух.

Тотчас из пруда возникло несколько фантастических фигур: на головах у них были надеты выдолбленные тыквы с прорезями для глаз, а к поясу приторочены сетки, туго набитые дичью.

– Это и есть наша охота на уток, – объяснил Ашрафи, страшно довольный произведенным впечатлением. – Как видите, без всякого оружия!

Мокрые крестьяне, хватавшие под водой птиц прямо за лапки, сняли свои громоздкие «головные уборы» и почтительно положили весь «улов» к ногам гостей…

– Ольга-ханум, наверное, отлично зажарила тех уток? С яблоками, да? А моя Лилиан – лентяйка… – Шелбурн, откусив щипчиками кончик новой сигары, закурил и вдруг спросил в упор: – Как у вас с деньгами, штабс-капитан? Я знаю, русским офицерам сейчас очень трудно. Мне неприятно, что это коснулось и вас, человека, который так нам помог!

Впалые щеки Кесслера снова вспыхнули, и Шелбурн замахал руками:

– Мой дорогой, вы меня неверно поняли! Я отнюдь не собираюсь предлагать вам деньги: знаю, что вы не возьмете их даже в долг. Но есть возможность честно заработать приличную сумму. Это позволит вам вернуться на родину. Жена, вероятно, спит и видит Россию?

– Да, ей очень хочется в Петроград.

– Мне все это так понятно! Только стоит ли сейчас лезть с малышом в самое пекло? Не лучше ли, хотя бы на время, выбрать место побезопаснее? – Шелбурн несколько секунд думал. – Ну, скажем, Баку? Не сомневаюсь, что обстановка там для бывшего царского офицера будет более благоприятной…

Майор помолчал. Потом снова заговорил:

– Я надеюсь, вы разделите мою точку зрения. Это – не трусость, а благоразумие! Когда-то Дантон твердил: «Смелость, смелость и еще раз смелость». И чем кончил? Тем, что Робеспьер отрубил ему голову! Дантон вообще был приверженец фразы. Когда его друзья, чувствуя, что тучи сгущаются, предложили ему бежать, он отказался, заявив с пафосом: «Отечество нельзя унести с тобой на подошвах!» Красиво сказано, но глупо, не правда ли?

Шелбурн сделал несколько затяжек, нe спеша выпуская дым.

Уловив движение Максима Фридриховича, собравшегося встать и уйти, майор поднялся первым, подошел к своему столу и отпер какой-то ящик.

– Теперь о деле, штабс-капитан. О том, о котором я уже упоминал… К нам попали кое-какие немецкие бумаги, и в немалом количестве. Думаю, если их внимательно изучить, там может оказаться полезная для нас информация. Но нужен первоклассный перевод!

Майор внимательно посмотрел на стоявшего перед ним Кесслера. Тот молчал.

– У нас, конечно, есть люди, знающие немецкий. Но разве они могут сравниться с вами? Нам нужен не просто хороший, а утонченный перевод! Именно поэтому мы идем на расходы. И не считайте, Кесслер, что я таким путем маскирую ваше финансирование… Если вы возьметесь за эту работу – выгода будет обоюдная. – Шелбурн знал, на что давить. – Торопить я не буду. Но выражение «Время – деньги» к вам подходит как нельзя больше!

Примерно, через два месяца, в январе восемнадцатого года, Кесслеры, погрузив свой скарб в любезно предоставленный майором «мерседес-бенц», покидали Тегеран через желто-голубые Казвинские ворота.

Позади остался бирюзовый купол мечети Сапех-Салара, царствующей над городом. Исчезли в утренней дымке стройные стебли минаретов, с которых неутомимые муэдзины напоминают правоверным об очередной молитве. Пропали из вида трудолюбивые уличные писцы, устраивающиеся чуть ли не с рассвета со своими переносными столиками возле контор и банков в ожидании неграмотных клиентов. Не встречались женщины, укутанные с ног до головы в черное и семенящие из-за того, что шаровары у щиколоток связаны шнурками, дабы ровнее и изящнее была походка. Не слышен был бурлящий от восхода до заката крупнейший в Персии базар, где все по-каджарски, точь-в-точь как в Москве, акают – центр общественного мнения, про который даже государственные деятели говорят: «Базар одобряет… Базар не одобряет… Базар волнуется…»