— Вы ничего не слышали о его светлости? — спросил Адриан.

Равелла покачала головой.

— Прошло уже одиннадцать дней, как он уехал в Лондон. Он обещал… обещал, что вернется через неделю.

Она вспомнила, как прощалась с герцогом в день его отъезда.

На нем был серый сюртук, украшенный сапфировыми пуговицами, бриджи того же цвета, а блестящие сапоги демонстрировали все достоинства его длинных ног.

Равелла, забыв обо всем, бросилась к нему и схватила его руку двумя руками.

— О, пекки, — воскликнула она страстно, — я не хочу, чтобы вы покидали меня!

Он брезгливо отвел ее руки и слегка отряхнул рукав, как будто она его испачкала, прежде чем ответить:

— Как я объяснил вам, Равелла, я должен обедать с его величеством во дворце Карлтон сегодня. Это приглашение, которое немногие могли бы игнорировать.

— Я знаю, что вы должны ехать, — сказала Равелла. — Но возвращайтесь скорее, ладно?

— Осмелюсь сказать, что вы увидите меня раньше, чем ожидаете, — равнодушно ответил герцог.

— Но когда? — спросила Равелла. — Завтра или послезавтра?

Герцог пожал плечами:

— Сожалею, но не имею представления.

— Но вы должны сказать мне, когда вернетесь, чтобы я могла ждать, — настаивала она. — Дни будут казаться слишком долгими, пока я не смогу считать часы до встречи с вами.

— Это прелестная речь, Равелла, — сказал герцог, направляясь к двери.

Он взял шляпу у дворецкого, перчатки с серебряного подноса и стоял у двери, глядя на легкий экипаж. Четыре лошади в упряжке помахивали головами в нетерпении отправиться в путь.

— Прощайте, Равелла.

Герцог поклонился, и Равелла сделала реверанс. Но при этом она закричала:

— Скажите мне, когда вы вернетесь! Пожалуйста, пожалуйста, пекки.

Он, не отвечая, спускался по ступеням, она последовала за ним, с отчаянием глядя на его отвернувшееся лицо.

— Через неделю? — отчаянно спросила она. — Пообещайте, что через неделю.

Только подойдя к дверце кареты, он ответил:

— Если вам так хочется через неделю.

Она помахала ему, но он не ответил. Она могла видеть только карету и слуг, одетых в бордовое с серебром, сквозь слезы, застилавшие ее глаза.

В конце недели, хотя она и считала дни, он не приехал, и теперь, почти задыхаясь, повторила:

— Он обещал, обещал!

Адриан задержал свою лошадь.

— Послушайте, Равелла, я хочу поговорить с вами.

Она заставила себя улыбнуться.

— Слушаю вас.

Равелла ждала, но Адриан, казалось, растерял слова. Они были на пригорке, несколько ниже располагалось Линке, его башни вырисовывались на фоне голубого неба. Озеро было синим, как платье Мадонны, изображенной на картине, висящей над украшенным золотом и слоновой костью алтарем в церкви. Равелла ходила туда, чтобы молиться за герцога.

Дни Равеллы в Линке были насыщенны, однако иногда она думала, что они совершенно пусты, потому что с ней не было герцога. Ее чемодан привезли из Милдью, и она ходила по дому в поношенных школьных платьях, выглядя удивительно неуместно среди всего богатства и великолепия. Однако казалось, что слуги и старый библиотекарь радовались ее присутствию.

Она не имела представления, какой юной и живой выглядела, как самое ее присутствие и звук ее шагов оживляли пустые комнаты и делали дом не музеем прошлого, а домом настоящего.

— Так красиво! — сказала Равелла Адриану, глядя вниз на Линке. Летняя жара сделала его как бы плавающим в тумане, плодом воображения, поэмой в сером камне.

Ее слова нарушили молчание, и Адриан, казалось, очнулся от мечтаний. Он посмотрел на Равеллу, потом на Линке, потом снова на нее.

— Как жалко, — внезапно сказал он, — что человек, которому это все принадлежит, не ценит эту красоту.

— Герцог? — спросила Равелла.

— Герцог, — кисло повторил Адриан.

— У него большой дом в Лондоне, друзья, обязанности. Как он может быть здесь все время?

— Он почти не бывает здесь, — сказал Адриан, — а когда бывает, то с веселыми беспутными друзьями, которые играют и танцуют всю ночь напролет и слишком устают, чтобы утром отправиться верхом. Посмотрите на этих лошадей, вы знаете, какие это прекрасные животные, но месяц за месяцем они вручены лишь заботам грумов.

Равелла помолчала.

— Возможно лучше, когда опекун приезжает сюда, не критиковать его, а принять более приветливо.

— Мы приветливо встретили герцога? — Адриан рассмеялся как злой шутке. — Да я один-единственный раз разговаривал с ним тогда у нас дома. Герцог не имеет желания знакомиться с нами или с кем бы то ни было в графстве. Вокруг живут прекрасные люди, правда, прекрасные. Кузен моего отца лорд Килбрейс и его семья живут в двадцати милях отсюда, но их никогда не приглашали в Линке, впрочем, они бы не поехали, если бы и пригласили.

— Почему? — резко спросила Равелла.

— Я не могу объяснить, Равелла.

Адриан закусил губу, зная, что и так сказал слишком много.

— Это абсурд! Конечно, вы можете объяснить. Что сделал мой опекун, что вы говорите о нем в таком тоне? Это уже не в первый раз, Адриан. Мы уже ссорились по этому поводу. И не только вы. Ваш отец, миссис Мохью, старый мистер Банкс, библиотекарь — все намекают на что-то. Теперь вы. Вы должны объясниться, Адриан.

Адриан толкнул лошадь и повернулся лицом к Равелле.

Ее глаза более яркие чем обычно горели гневом, рот был плотно сжат. Солнце освещало ее лицо, она была прекрасна, столь прекрасна, что сердце Адриана сжалось при взгляде на нее. Она едва узнала его голос, когда он сказал:

— Равелла, вы выйдете за меня?

Она на миг замерла, потом побледнела, а глаза ее потемнели.

— Почему вы спрашиваете меня об этом?

Ее жалобный тон, казалось, придал ему сил. Он взял ее руку.

— Потому что я люблю вас, Равелла, и потому что хочу увести вас… от этого.

Жестом он указал на Линке.

— Увести меня оттуда? — повторила она, а потом, словно буря чувств прорвала плотину, добавила: — О, Адриан, как вы могли все испортить! Я думала, мы друзья, я доверяла вам. Я никогда не думала, что вы можете быть таким ужасным, таким жестоким — любить меня.

Адриан был в замешательстве.

— Но, Равелла, я не жесток. Я бы не просил вас так быстро, я бы подождал, но мне невыносимо думать, что вы в Линке.

— Я не понимаю, — сказала Равелла. — Я только знаю, что вы все разрушили. Вы мне очень нравитесь, но замужество… Я никогда не выйду замуж, никогда, клянусь!