пор она очень поумнела, да и было у кого поучиться.

— Значит, Чака, говоришь, можно разыскать?

Я киваю на женщину в кресле.

— Она наверняка знает все их убежища.

— Ясно. Роджерс, срочно доставить женщину в нашу клинику!

И пожимает мне руку:

— Ладно, будь здоров, буду держать тебя в курсе. Но и ты, если что-то разузнаешь, сразу звони мне.

— Отвези меня в офис, — прошу я. — В фургоне ведь повезут женщину. А я тороплюсь: есть одно важное дело.

— Конечно, — спохватывается он. — Поехали!

Возле моего офиса прощаемся ещё раз. Я поднимаюсь на крыльцо и открываю входную дверь. Никаких писем по-прежнему нет. Может, на автоответчике? Я ведь в тот раз так и не успел его проверить. Вставляю ключ.

Дьявол! Опять заперто на один оборот! А со мной нет пистолета.

Беру в прихожей трость, которую забыл один из давних клиентов да так за ней и не вернулся, встаю перед дверью, примеряюсь, затем вышибаю дверь и влетаю в собственный офис кувырком через голову.

Мог бы и не заниматься акробатикой: в офисе никого нет. Только снова знакомый-знакомый аромат духов.

— Она была здесь? — спрашиваю Ли, но он мне не отвечает.

Вытаскиваю его голову и сразу вижу причину: внутрь статуэтки плотно вставлен листок из моей прихожей. Достаю его — маленькая бумажка исчезла. Плакали мои расчёты на то, что смогу вычислить банк и каким-то образом прикарманить деньги Чака: депозит ведь наверняка оформлен на предъявителя! А я так заботливо скрывал это от Вильямса!

Разворачиваю листок и вижу, что это записка. Почерк мне не знаком, но чей он, гадать не приходится.

«Мэтт, ради Бога простите, что снова закрыла двери на один оборот: моя отмычка не очень подходит к вашему замку. Мне пришлось вернуться, чтобы взять одну нужную вещь. Очень любезно было с вашей стороны положить её так, чтобы я долго не искала. Прощайте!

P.S. Что-то мне подсказывает, что мы с вами ещё встретимся»!

— Да не приведи Господь! — говорю я, ставя голову Ли на место. — Очень неприятно иметь дело с женщиной, которая всегда на шаг впереди! Правда?

На этот раз Ли со мной соглашается.

Ирина Гордеева

Все слезы Лорелеи

Сколько слез пролили за все века человеческого рода представительницы прекрасной его половины, оставленные, покинутые, брошенные своими возлюбленными! Именно в своих избранниках они пытались найти оплот и поддержку, любовь и уважение, понимание и сострадание. Словом, решение всех своих проблем. Но, увы… Прекрасные принцы, эти рыцари на белых конях, самодовольные и самодостаточные, пресыщенные всем и вся, порой оказывались совсем не такими, как на картинках. Они садились на своих коней, в свои кареты, яхты, «Мерседесы» и исчезали. Растворялись в легкой дымке небытия. Лились женские слезы. Часами, днями, а, порой, годами… Волна чувств от полного разочарования в жизни до гнева и истерик захлестывала с головой прекрасных блондинок и очаровательных брюнеток. Не все находили в себе смирение и продолжали жить. Часть из них отчаянно боролась за любовь и внимание своего избранника, а некоторые даже начинали мстить…

ФРГ, Гамбург, 1963 год. Частное домовладение на Брамсштрассе, 8. Белокурая фрау Зоннефельд грозно смотрит на свою дочь.

— Нет. Это невыносимо. Я больше не могу видеть твои слезы. Хватит! Ну, нагуляла ребенка. Доездилась в ГДР. От коммуниста, верно… Не хочу знать от кого. Что же нам делать? Все можно поправить. Встань!

Девушка послушно встала.

— Повернись. Какой срок?

— Десять недель.

— Ничего страшного. Живот появиться в двадцать. Выйдешь замуж за Отто Рихтера.

— Ни за что! Он толстый, противный булочник.

— А ты знаешь кто? Сказать?

— Нет.

— Завтра приглашу его на чай. Сделаю ему заказ. Скоро ведь мой юбилей. Пусть испечет мне торт. Огромный торт. А потом попрошу, чтобы и тебя научил. А ты не зевай. Неделю тебе даю, чтобы он сделал тебе предложение.

— Я не хочу за него!

— Ты выйдешь за него. Он на тебя заглядывался после школы. И надень завтра то коротенькое розовое платьице. Оно тебе очень идет.

— Мама!

— Достаточно. Разговор окончен.

История порой начинается гораздо раньше, чем человек, который в нее попадает, мог бы предположить. Иногда еще до его рождения. Задолго. Она бывает запутанной и полной горестей, обманов и предательства. Но один человек выносит из всего этого свое сердце, все равно, добрым и полным любви, а другой — нет. И никто не знает почему. Ведь рождаются все одинаковыми — маленькими, прекрасными и добрыми созданиями. Что же случается потом? Колесо истории вертится и перемалывает наши судьбы. Больно, с треском, подло, зло… «И это пройдет», — говорим мы друг другу, потом болеем, стареем, и вот, уже почти не в состоянии жить. Она не за горами, эта смерть. Чуть потерпи, и будет облегчение. Будет ли? Что же касается любви, любовь — бессмертна. Настоящая любовь человеческих душ… Она не умирает никогда.

Германия, окрестности Берлина, сентябрь 1992 года. Говорят на русском.

— Ну что, бедный Юрик, ты все понял? Усек, что с тобой будет, если нас кинуть попытаешься? — спросил щупленький человечек лет тридцати, сидевший за столом с белой скатертью на веранде шикарного коттеджа и ковырявший вилкой ростбиф. Он все время прищуривался, немного картавил и как-то по-особенному выговаривал шипящие, что создавало неприятное чувство, подобное ощущениям посещающего серпентарий.

— Да, — тихо ответил парень, сидевший наискосок, у края стола без тарелки и приборов.

— Ну, не пугай ты его так, кузен. Вот у тебя привычка всех пугать, что за манеры? — сказал третий мужчина миролюбивым тоном. Он был более полным и медлительным и активно поглощал большие куски своей любимой рульки.

— Ты же понимаешь, мой дорогой, какие деньги тут замешаны? — толстяк похлопал парня по плечу. — Любой шаг в сторону, отклонение от маршрута — и пиф-паф!

— Никаких отклонений не будет. Гарантирую.

— Молодец! Прекрасные слова! — просипел толстяк, жуя мясо и запивая пивом.

— Помни про тех двоих, которые решили нас сдать, — не унимался щуплый, — у нас длинные руки. И если что, мы и папашку твоего того. Учти. И тебя. Из-под земли достанем.

— Да, я понял, все будет хорошо.

— Подробные инструкции получишь завтра. Можешь идти.

Парень поднялся, буркнул «тщус», что значит «пока» по-немецки и поплелся к выходу. Про себя он выругался. Но делать было нечего, он должен выполнить основное задание, да еще постараться для этих ублюдков. За ним будут следить, это точно. Ладно, надо поднапрячься, тем более, работа