— Я хочу прочитать тебе одно письмо, — сообщила Эстер, — оно пришло незадолго до моего отъезда из Илкли. Меня оно крайне огорчило. Только не здесь, — сказала она, — когда поднимемся наверх.

Потом она рассказала, что дочь приходского священника выходит замуж и что она собирается подарить ей две черных жемчужины, оправленных в золото, из которых сделали брошь.

— Ниггеры говорят, что черный жемчуг приносит счастье, ты слышала?

— Да, я знаю, — сказала я, они всегда так говорят.

Мы доели консервированный горошек, и она сказала:

— Ну, а теперь пойдем ко мне.

— Вот эта брошь, — сказала она, когда мы поднялись наверх, — правда, она очаровательна?

— Жутко красивая, — согласилась я.

Она положила ее обратно в коробочку и принялась поглаживать верхнюю губу, как будто у нее там невидимые миру усы. Она имела такую привычку. У нее были большие руки с широкими ладонями, но пальцы — длинные и тонкие, она ими гордилась.

— Ты действительно выглядишь замечательно, — повторила она, — как насчет твоей новой работы? Ты уже участвуешь в шоу?

— Пока нет еще, — сказала я.

Она поморгала и снова потрогала свою верхнюю губу.

— Возможно, я буду участвовать в лондонском шоу, которое начнется в сентябре, — сказала я, — я теперь беру уроки пения, уже три месяца. Моего преподавателя зовут Прайс. Он очень хороший педагог.

— Да что ты? — сказала она, подняв бровь.

Я сидела молча и не знала, что сказать дальше. Просто мне не о чем было с ней говорить. Интересно, спросит ли она, на что я живу. «Что такое качество? Тридцать пять лет один ответ — это какао Борна». Тридцать пять лет… Хорошо им, тем, кому тридцать пять лет. Что такое качество? Тридцать пять тысяч лет один ответ…

Она кашлянула, прочищая горло…

— Вот письмо от твоего дяди Рэмси. Это ответ на письмо о тебе, которое я написала ему два месяца назад.

— Обо мне? — спросила я.

Не глядя на меня, она сказала:

— Я написала ему, что хочу, чтобы ты вернулась домой. Я написала ему, что все идет не так, как я надеялась, когда привезла тебя сюда… что я беспокоюсь о твоей судьбе и считаю, что это лучший выход из создавшейся ситуации.

— Понятно, — сказала я.

— Кстати, я действительно беспокоюсь о тебе, — сказала она, — я была потрясена, когда увидела тебя в Ньюкасле прошлой зимой, после твоей болезни. Кроме того… Я чувствую… в общем, для меня это слишком большая ответственность.

— И что же ответил тебе дядя Бо? — спросила я.

— Дядя Бо! — повторила она, — дядя Бо! Дядя Пьянь, — такое имя ему больше подошло бы. Могу показать, что твой дядя Бо мне ответил.

Она надела очки.

— Слушай: «Я и сам хотел написать вам об Анне — еще когда она начала всюду кататься, изображая из себя хористку или как там это называется. Тогда я думал, что, поскольку вы находитесь поблизости, то вам лучше знать, что ей следует делать. Потому и не вмешивался. И вот я получил это странное письмо, в котором вы сильно сомневаетесь в том, что жизнь в Англии ей подходит и пишете, что готовы оплатить половину ее проезда домой. Но где же взять деньги на вторую половину? Вот что мне хотелось бы знать. Сейчас уже немного поздновато для откровенного разговора. Но лучше поздно, чем никогда. Вы знаете так же хорошо, как и я, что ответственность за Анну несете вы, и я не позволю вам переложить ее на мои плечи. Бедный Джеральд потратил остатки своего капитала на «Сон Моргана» (против моей воли, надо сказать). Он думал, что это имение впоследствии перейдет к его дочери. Но после его смерти вы решили продать имение и переехать в Англию. У вас были все права продать его; оно досталось вам по завещанию. Муж полностью доверял вам, в противном случае его воля была бы другой. Бедняга. Так что, когда вы пишете мне письмо с предложением «оплатить половину проезда» и отправить девочку домой без пенни в кармане, на это я могу ответить одно: мне кажется, вы хитрите. Если вы не хотите, чтобы она жила с вами в Англии, тогда, конечно, мы с женой возьмем ее к себе. Но в этом случае я настаиваю — мы оба настаиваем, — чтобы ей была выделена полагающаяся ей часть денег, которые вы выручили от продажи имения ее отца. Иное было бы несправедливо — так мы считаем. Вы ведь знаете не хуже меня, что едва ли она хоть когда-нибудь сможет сама зарабатывать себе на жизнь, на это надеяться никак нельзя. Это письмо — самое неприятное из всех, какие мне приходилось писать, и закончить его я могу лишь словами сожаления о том, что мне пришлось написать его. Надеюсь, что вы обе в добром здравии. Мы почти ничего не знаем об Анне. Она странный ребенок. Она прислала нам почтовую открытку из Блекпула и единственное, что она написала в ней: «Здесь очень сильный ветер», — не слишком подробное описание того, как идут ее дела. Передайте ей, что я желаю ей стать здравомыслящей девочкой и попытаться устроить свою жизнь. Однако учтите: если она поймет, что от нее собираются отделаться, это вряд ли поможет ей встать на ноги. Ее тетя Сейс шлет ей свою любовь».

— Возмутительное письмо, — сказала Эстер.

Она забарабанила пальцами по столу.

— Это письмо, — сказала она, — было написано с одной единственной целью — чтобы оскорбить и огорчить меня. Он смеет обвинять меня в том, что я украла у тебя деньги твоего отца. За «Сон Моргана» я получила пятьсот фунтов, и это все. Пять сотен. А твой отец говорил, что оно стоит восемьсот пятьдесят. Я там вообще была ни при чем, более того, если бы я могла остановить его, я бы это сделала, Кстати, твой замечательный дядя Бо тоже получил свой кусок от этого пирога, хотя он в этом и не признается. Как же англичан обманывают, продавая им поместья, которые не стоят и полпенни, это просто стыд! Поместье! Называть это поместьем просто смешно! Должна сказать, что твой отец мог бы осмотрительнее вести себя, прожив больше тридцати лет вдали от Англии и потеряв с ней связь. Однажды он заявил мне. — «Я никогда не вернусь в Англию. Там жуткая дороговизна, да и вообще мне там не нравилось. Там уже не осталось никого, кому до меня есть хоть какое-то дело. В сущности, там одни лицемеры, — сказал он, — у меня нет никакого желания возвращаться». Когда он говорил так, я знала, что он потерпел фиаско и что это для него трагедия. Какой талантливый и несчастный человек, можно сказать, похороненный заживо. Да, это настоящая трагедия. Но все же ему не следовало быть таким доверчивым, позволять себя обманывать. «Сон Моргана»! Надо было назвать это имение «Глупость Моргана», сказала я ему, — это было бы ближе к истине. Продала его! Да, я продала это проклятое поместье, в которое только глупец мог вкладывать деньги, потому что там не было ничего, кроме скал и камней, и жары, и этих жутких голубей, воркующих во всех углах. И никогда ни одного белого лица, разве что по воскресеньям, и ты сам постепенно становишься похож на ниггера. Вполне достаточно, чтобы свести с ума кого угодно. Думаю, я обязана была его продать. И еще этот надсмотрщик, который притворялся, что не может говорить по-английски, а сам обкрадывал меня как только мог…