Прошла неделя. Несмотря на запреты Генриха не выходить из дома, в один из дней, я дождалась пока он уйдет. Одела одно из своих новых, красивых платьев, тонкие ажурные чулки и лаковые туфли. Прихватив на случай дождя зонтик, я вышла на улицы Варшавы.

В городе было шумно и многолюдно, но в отличие от Смоленска, я не увидела на его улицах работающих на развалинах евреев. Мимо ходили бедно одетые люди, женщины и мужчины. Они провожали меня недобрыми взглядами.

Я шла, не задумываясь куда иду, и как буду возвращаться обратно. Мне просто хотелось сбежать из дома и вновь почувствовать себя свободной, несмотря на войну, не смотря на мое истинное положение.

Прогуливаясь по улицам, я внимательно рассматривала старый город. Рожденная в СССР, я прежде не могла даже представить себе возможности увидеть мир своими глазами, хотя всегда мечтала об этом — мечтала о далеких городах и странах, о народах, которые так же как и я рождены на этой земле. На глаза мне попался высокий мужчина, в угловатом пальто. Он ненароком привлек мое внимание. На плече его красовалась белая повязка с нарисованной звездой. Он шел немного впереди меня, торопливо и постоянно осматриваясь. Я выловила его взглядом из толпы и решила пойти за ним.

Мы прошли по узкой улице, свернули на широкую дорогу и вышли на пригорок, с которого открывался вид на обнесенный огромной кирпичной стеной квартал. Я догадалась — это было Варшавское гетто, то самое, о котором так много рассказывала Ева. После того, как захватчики вошли в Варшаву, они обнесли одну часть города высоким забором и свезли туда всех польских евреев. Масштабы этого квартала ужасали. Люди в закрытом квартале гибли от голода и болезней, и у них не было шансов на спасение. Они все были обречены. Я видела подобное в Смоленске и представляла, что их может ожидать. Как и многие люди того времени я задавалась вопросом, почему их никто не спасает? Как в цивилизованном мире, может происходить подобное?

В тот день, в гетто творилось что-то невообразимое, по улицам сновали немцы, слышался приглушенный плач и редкие выстрелы. Люди в форме бесцеремонно врывались в дома. Выводили оттуда насмерть перепуганных людей, сопровождая свое варварство криками и руганью. Я стояла на пригорке и с ужасом наблюдала за массовым истреблением, воспитанных и образованных людей. Что-то похожее творилось в Смоленске. Мне было больно, но я не могла отвести взгляда. Сквозь пелену слез я смотрела на людские страдания. И проклинала себя за то, что не могу им помочь.

Вдруг из ближайшего дома, выскочил ребенок лет трех. Он не кричал, не плакал. Он быстро, словно крольчонок, перебирая ножками и вжав голову в плечи, несся к кирпичной стене.

Не понимая, что творю, я бросилась вниз, по склону, ему навстречу, к тому самому месту, куда по моим представлениям мог бежать ребенок. Я мельком заметила, что за мальчиком из дома вышел офицер. Я не успела рассмотреть его лица. Он показался мне сплошном черным пятном без лица и пола.

Я подбежала к каменной стене, и бросилась на нее. Отчаянно ощупывая руками каждый кирпич, я искала хоть какой-то изъян, чтобы проникнуть внутрь. Перед глазами стояла картина, как с другой стороны, перепуганный насмерть, несчастный ребенок, так же в панике шарит по стенам, пытаясь вырваться на волю.

Нога моя наткнулась на плоский камень, прислоненный к стене, я наклонилась и приложив все силы оттолкнула его в сторону. Открылось небольшое отверстие. Я вспомнила как мальчик из Смоленска рассказывал о тайных лазах, через которые дети могли выбраться из гетто. Эти тайники были достаточно малы, чтобы оставаться не замеченными, но через них с легкостью проходил истощенный и исхудавший ребенок. Я наклонилась к лазу, в нос мне ударил тошнотворный запах мочи и гнили. Я тихо позвала:

— Эй!

В отверстии с той стороны, появилась перепачканная головка мальчика. Он смотрел на меня с удивлением и испугом.

Я протянула к нему руки.

— Иди сюда!

Он обернулся, и быстро нырнул в отверстие. Когда он был на моей стороне, я заметила как с другой стороны, к ограде приближается пара черных сапог. Я подхватила мальчика на руки, сорвала с его рукава белую повязку и бросилась бежать. Одет мальчик был бедно, в потрепанный пиджачок, с дырками на локтях, в коротенькие шортики и грубые ботинки, на босу ногу.

На ходу я стянула с себя кардиган и быстро накинула на ребенка, надеясь скрыть от посторонних взглядов убогость его внешнего вида. Как раз во время. Откуда не возьмись, перед нами возник немецкий жандарм. Его форма горела каким-то дьявольским светом, явно выделяясь на фоне нищеты затравленного города. Он бросил грозный взгляд на комочек, который я крепко прижимала к груди и вскинул винтовку.

— Только не кричи. — Прошептала я малышу, не зная, понимает ли он меня, но очень надеясь на его помощь.

Мальчик притих, и даже перестал дышать. Он уткнулся носом мне в шею, и жадно обхватил своими крохотными ручками. Этот невинный жест, вызвал во мне бурю многообразных эмоций. Я твердо решила бороться за маленького человечка до конца, даже если это будет стоить мне жизни. Сбросив назад шляпку, оставив болтаться ее на атласных лентах, я повернулась к надвигающемуся на нас офицеру. Он бросил оценивающий взгляд на белизну моих длинных волос, забранных в аккуратную прическу, однако намерений своих не изменил, винтовка его все еще была нацелена на ребенка, хотя уже не так уверенно. Офицера смутил мой наряд, он засомневался.

— Здесь запрещено ходить. — официально заявила он.

— Я знаю. — Стараясь придать своему голосу естественность, ответила я. — Но мой воспитанник, он такой неугомонный. Еле поймала….

— Вы полька?

— Немка. Я супруга генерала фон Зиммера, мы живем в нескольких кварталах от этого места, — я будто не нарочно махнула рукой в сторону главной улицы, по которой спустилась к гетто, он проследил взглядом, я продолжила — мы только на прошлой неделе приехали в Варшаву. Не знаю еще местных улиц. Мы гуляли и заблудились. Это так нелепо.

Я улыбнулась, зная какой моя улыбка может быть очаровательной и невинно заморгала глазками, на манер жеманных девиц. Офицер недоверчиво опустил взгляд на грязные ноги малыша, предательски торчащие из-под кардигана. Он явно заметил оборванные ботиночки. Я поспешила прикрыть рукой ножки моего псевдо воспитанника, намеренно демонстрируя офицеру свои белоснежно-изящные руки. Только мой внешний вид, мог стать моим единственным союзником, в борьбе за жизнь крохотного создания.

— Могу я увидеть ваши документы? — уже не так злобно спросил офицер.

— Да. Конечно же, но я оставила их дома. Я могу показать… — я нарочно запнулась на половине фразы, чтобы придать своей выдумке больше реалистичности, — если вы пожелаете нас проводить. А то этот район… он столь ужасен… наводит на меня панику…

Моя уверенность смутила его, он закинул винтовку на плечо и свистнул в сторону припаркованного в нескольких метрах черного Мерседеса. Шофер завел мотор и подъехал к нам.

Офицер открыл передо мной дверь.