Вернувшись в Техас, новобрачные поселились в самом высоком на тот момент 11-этажном роскошном и модном здании «Стоунлей Курт», сочетавшем в себе жилые апартаменты и отель. И примерно через девять месяцев, 6 июля 1926 года, у них родился сын, которого нарекли Конрадом Николсоном Хилтоном-младшим, или Ники. «Если послушать мою жену, он был необыкновенным ребенком, – вспоминал Конрад. – Но вообще-то я и сам так думал. Он родился не таким красненьким, какими обычно бывают новорожденные, с большими глазами, курчавыми волосиками и здорово кричал».

«Кони ужасно гордился, что у него родился сын, – вспоминал Джэррод Баррон, близкий друг семьи Хилтон. – Он мечтал именно о сыне. И Ники с самого рождения стал его радостью и гордостью. Я никогда не забуду, как он смотрел на этого малыша. Мэри, бывало, говорила: «Не дай мне бог родить девочку. Не знаю, как это воспримет Кони!»

Ввиду возможного увеличения семьи Хилтоны приобрели красивый дом с четырьмя спальнями в предместье Далласа, в самом фешенебельном районе Хайленд-Парк. Спустя тринадцать месяцев после рождения Ники, 27 октября 1927 года, появился на свет их второй сын, Уильям Баррон Хилтон. «Конрад называл их двойной проблемой, – сказал Джэррод Баррон. – Когда родился Баррон, он был на седьмом небе. Конечно, это было счастливое время».

Отцовство не мешало стремлению Конрада Хилтона стать самым крупным владельцем отелей. К концу 1920-х годов он уже приобретал минимум по одному отелю в год. «Помимо «Далласа», «Абилин» и «Вако», – вспоминал он, – я купил «Марлин» (восемь этажей, сто номеров, за 400 тысяч), «Плейнвью» (восемь этажей, сто номеров, за 400 тысяч), «Сан-Анджело» (четырнадцать этажей, сорок номеров, за 900 тысяч) и «Лаббок» (двенадцать этажей, двести номеров, за 800 тысяч)». Тем временем произошла трагедия – младший брат Конрада Бой (Гус-младший) заболел туберкулезным менингитом. Его смерть потрясла всю семью, в том числе Конрада, который говорил, что потерял своего лучшего друга. Как мог, он поддерживал всю семью, особенно глубоко скорбящую мать, самому ему помогала держаться только работа. Мэри оказалась ему преданной женой и матерью, ухаживала за сыновьями, гладила его костюмы, готовила его любимые блюда, например тунца с тушеными овощами. Однако к осени 1929 года над ним стали сгущаться тучи. Обвал стоимости акций и Великая депрессия угрожали концом не только всему имуществу Конрада, но и его браку.

Наступили тяжелые времена, и Конраду приходилось прилагать отчаянные усилия, чтобы удержать на плаву свою империю. Он стал реже бывать дома, до ночи засиживаясь на совещаниях с членами правления, снова и снова изучая финансовые отчеты в поисках способа сохранить платежеспособность корпорации. В какой-то особенно острый момент он даже стал думать, не взять ли кредит под полис страхования своей жизни.

– Конечно, стоит это сделать. Тяжелые времена когда-нибудь закончатся, – поддержала Конрада Мэри, будто читая его мысли. – И когда все пройдет, ты окажешься сильнее и в лучшем положении, чем раньше.

«Приятно знать, – думал он, – что между нами столь полное согласие, что жена по-прежнему крепко в меня верит». Итак, он занял под страховку 300 тысяч долларов и с этими деньгами разъезжал по своим отелям, стараясь удержать их от банкротства, а Мэри оставалась дома с детьми. Однако, хотя Мэри и была рада, что он последовал ее совету, она очень расстроилась, когда однажды он отправился играть в бридж и не вернулся домой. Она придавала большое значение таким мелочам, и его отсутствие стало для нее лишним доказательством, что он не ценит семью.

Вскоре деньги, занятые под страховку, закончились, и Хилтон вернулся к тому, с чего начал, отчаянно пытаясь спасти свою империю. Каждый день приходилось решать труднейшие проблемы, и он чувствовал себя совершенно измотанным. «Не смей сдаваться, – твердила ему мать. – Кто-то выбрасывается из окна, кто-то сдается, кто-то уходит в монастырь. А вот другие молятся. И ты молись, Конрад, усердно молись».

Дела шли все хуже и хуже, а Мэри будто этого не замечала и думала совсем о другом. Она стала больше разбираться в светской жизни, чем та скромная восемнадцатилетняя девушка в малиновой шляпке, когда-то обратившая на себя внимание Конрада. За последние четыре года она превратилась в очень привлекательную женщину, похудела, перекрасилась в блондинку, сделала модную прическу, и ей хотелось, чтобы муж это видел и гордился ею. Ее перестало удовлетворять ведение домашнего хозяйства, глажка его костюмов и готовка его любимых блюд. Больше того, она жаловалась, что Конрад отдаляется, уделяет ей мало внимания. И она была права. Конрад не испытывал к ней глубоких и сильных чувств. Он относился к ней с неизменным теплом и уважением, и вместе с тем, казалось, их разделяет глухая стена. Но дело в том, что такие отношения его полностью устраивали, и он не углублялся в эти тонкости. Ему казалось, что у них с Мэри достаточно хорошие отношения, чтобы их семейная жизнь продолжалась и дальше; по его мнению, брачный союз для того и существует, чтобы в дружном семейном партнерстве растить и воспитывать детей. С Мэри ему было намного легче и спокойнее, чем со своими прежними знакомыми.

Как раз в это время Мэри очень переживала за трехлетнего Баррона – малыш решительно отказывался от еды. «Мальчики были абсолютно разными, – рассказывал Конрад. – Баррон был осторожным, спокойным и упертым, а Ники – очень подвижным, открытым и непредсказуемым». Лучше это определила мать Конрада: «Ники отличался обаянием, а Баррон – упорством». Действительно, приняв какое-то решение, Баррон упрямо держался его.

Позднее выяснилось, что Баррон лишь на время утратил аппетит, но в тот момент Мэри приходилось в одиночку справляться с бедой, так как Конрад был целиком поглощен проблемами с бизнесом. Со временем все эти маленькие проблемы, с которыми Мэри приходилось справляться без помощи и участия мужа, накапливались и вызывали у нее раздражение. Ему казалось, что между ними нет никаких проблем, но Мэри вовсе так не думала.

Впервые Конрад почувствовал неудовольствие Мэри в ноябре 1930-го, в день открытия отеля «Эль-Пасо». На торжество приехали его сестра Розмари с мужем из Нью-Йорка и другая сестра, Эва, из Бостона. Присутствовала и его мать Мэри. То, что Конрад сумел в такой тяжелый момент открыть новый отель, всем казалось просто чудом, состоявшимся благодаря финансовой изобретательности Конрада. Так что определенно основания для торжества имелись. Все испытывали оправданную радость, все – кроме Мэри.

Судя по недовольному лицу Мэри в тот вечер, можно было подумать, что ей надоело слышать о гостиницах. В какой-то момент она взяла свой палантин и, быстро выйдя из банкетного зала, поднялась на лифте в их апартаменты на верхнем этаже. Заметив это, Розмари подошла к Конраду и спросила, не думает ли он, что Мэри наскучил его гостиничный бизнес. Но ему это даже в голову не приходило. Розмари все же посоветовала брату уделять Мэри побольше внимания, ведь она еще так молода.

Конрад выслушал мнение сестры, но не понимал, что еще ему нужно делать. Он сказал, что, по его мнению, он и так достаточно заботится о Мэри, из каждой поездки привозит ей наряды и разные подарки в знак того, что и вдали думает о ней. Сестра предположила, что, видимо, Мэри нужны не столько его подарки, сколько личное присутствие, так как он постоянно разъезжает по стране или допоздна работает в конторе.