– Сосед ничего не видел.

– Так он говорит. Ему заплатили и объяснили, что он должен сказать.

– Ты думаешь?

Я кивнул.

– Ему пришлось признать, что он знаком со своим соседом. В Арканзасе иначе быть не может. Однако его предупредили, что ему следует помалкивать о том, кто приезжал и уезжал. Как только я спросил про иностранцев, которые могли там появляться, он сразу сменил тему – принялся поносить морскую пехоту и бросать сальные взгляды на мисс Найс.

О’Дей повернулся к Кейси:

– Так все было?

– Я с ним разобралась, – сказала она.

– А что он сказал про морскую пехоту?

– Он назвал их кучкой показушников, которые охотятся за славой.

– А сам он где служил?

– В авиации.

О’Дей кивнул с мудрым видом и повернулся ко мне:

– Выводы?

– У соседа есть пачка денег, спрятанная в кладовке, – сказал я.

– Но отследить деньги не удастся.

– Может быть, да, а может быть, нет. Однако ему известно, кто дал деньги. Они из того же источника, что и те, которыми заплачено за патроны дилеру, наверняка не забывшему, как он продал тысячу патронов пятидесятого калибра. Это крупный заказ.

– Котт мог обратиться к разным продавцам.

– Совершенно верно. Так что патроны могли покупать разные люди, чтобы не привлекать внимания. Но чем больше людей, тем больше полетов в Литтл-Рок и Тексаркану, больше взятых в аренду автомобилей и бензина, купленного на местных заправках, возможно, также штрафов за превышение скорости и неправильную парковку, завтраков, ленчей и обедов в местных ресторанах, ночей, проведенных в отелях. Все это следует проверить. Не говоря уже о том, что известно соседу.

О’Дей пожевал губами, словно репетировал различные варианты ответов.

– Хорошо, – наконец сказал он.

– Я не могу заниматься этим делом, – продолжал я. – У меня нет статуса. Никто не станет со мной разговаривать.

– Мы привлечем ФБР.

– А я считал, что это совершенно секретно. Или близко к тому.

– Разделяй и властвуй, – сказал О’Дей. – Всем достанется по маленькому кусочку. Однако никто не сумеет увидеть картину в целом.

– Тогда я рекомендую начать вчера.

– Я могу начать только завтра. – Он что-то записал на листке бумаги. – Русские пока ничего не сумели добиться. Британцы считают, что их парень – Карсон – путешествует по фальшивому паспорту, сделанному недавно, так что они проверяют всех людей с новыми паспортами, которые побывали в Париже в интересующий нас период. Поезда, самолеты, автомобили и катера. У них в работе тысяча имен.

– Где видели Карсона в последний раз?

– Дома, месяц назад. Рутинная проверка особой службы.

– А как обстоят дела с Дацевым?

– Аналогично, в Москве, около месяца назад. Разница состоит в том, что никому не удалось отыскать тир, рассчитанный на стрельбу с расстояния в тысячу четыреста ярдов. У меня складывается неприятное чувство, что вся работа достанется нам.

– Карсон или Дацев могли проходить подготовку за океаном. Им не потребовалось бы столько времени, сколько Котту. Он слишком много пропустил. Может быть, они где-то встретились. Возможно, у них были пробы перед пробой. Не исключено, что проводилось соревнование между тремя претендентами и победитель получил работу.

– Возможно очень многое, – сказал О’Дей.

– У нас есть фотографии?

Генерал открыл красную папку, вытащил четыре цветных снимка и аккуратно разложил их на столе. Парень с вьющимися волосами, загорелым лицом и простодушной улыбкой – очевидно, Розан, израильтянин – перестал быть подозреваемым. Оставшиеся три фотографии О’Дей подтолкнул ко мне. На первой был мужчина лет пятидесяти с бритой головой, пустым лицом и слегка скошенными уголками глаз. Видимо, с примесью монгольской крови.

– Федор Дацев, – сказал О’Дей. – Пятьдесят два года. Родился в Сибири.

Затем шла фотография мужчины, который, возможно, был бледным, но от солнца и ветра его лицо стало смуглым и покрылось морщинами. Короткие каштановые волосы, внимательный взгляд, сломанный нос и полуулыбка – то ли ироническая, то ли таящая в себе угрозу, это как посмотреть.

– Уильям Карсон, – продолжал О’Дей. – Родился в Лондоне, сорок восемь лет.

Последним был Джон Котт. С годами некоторые люди становятся толще, обрюзгшими и одутловатыми – как Шумейкер, к примеру, – но Котт уменьшился в размерах, остались лишь мышцы и сухожилия. На снимке выделялись высокие скулы, губы были поджаты. Лишь глаза с устремленным на меня яростным взглядом стали крупнее.

– Фотография сделана в тот день, когда он вышел из тюрьмы; самая свежая из всех, что у нас есть, – сообщил О’Дей.

Неприятная троица. Я сложил снимки в стопку, вернул их О’Дею и спросил:

– Как британцы решают проблему со рвом?

– Они не собираются устанавливать периметр в милю. Вы знаете, какая высокая плотность населения в Великобритании, – сказала Скаранджелло. – С тем же успехом можно попытаться очистить Манхэттен. На это рассчитывать не приходится.

– И что теперь?

– Ты отправишься в Париж, – сказал О’Дей.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– В качестве наживки или полицейского?

– И в том и в другом. Главным образом нам нужен взгляд со стороны. Вдруг они что-то упустят.

– И с какой стати они станут мне что-то показывать? Я для них никто.

– Твое имя позволит тебе попасть в любое место. Я уже предупредил. Все, что станет известно мне, покажут и тебе. Таково могущество О’Дея. В особенности сейчас.

Я промолчал.

– Ты говоришь по-французски, верно? – осведомился Шумейкер.

– Да, – сказал я.

– И по-английски.

– Немного.

– А русский?

– Зачем?

– Британцы и русские также отправляют в Париж своих людей. Ты с ними встретишься. Постарайся получить от них как можно больше информации, ничего не давая взамен.

– Вероятно, у них такие же инструкции.

– Нам необходимо присутствие ЦРУ, – сказал О’Дей, и Кейси Найс подалась вперед.

– Я поеду, – сказала Джоан Скаранджелло.

Нам предоставили тот же самолет, но с другой командой. Два новых парня в кабине и стюардесса, все в форме военно-воздушных сил. Я поднялся на борт сразу после душа, в одежде, купленной в Арканзасе; Скаранджелло последовала за мной через пять минут, также после душа, в очередном черном костюме, с небольшим чемоданчиком на колесиках и сумочкой. Нам предстоял ночной перелет, семь часов в воздухе, шесть временных зон, и приземление в Париже в девять часов по французскому времени. Уже привычное для меня кресло было разложено и развернуто напротив второго – получился диван. Так же, как и два других кресла с другой стороны кабины. Для нас даже приготовили подушки, простыни и одеяла. Две длинные узкие постели, разделенные узким же проходом. Меня такой расклад вполне устраивал. Но Скаранджелло выглядела несколько неуверенно. Она была женщиной, достигшей определенного возраста и статуса. Полагаю, она предпочла бы побольше личного пространства.