– Не хотите ли попить, мистер Сайкс? – Врачиха взяла графин из нержавеющей стали и налила ему воды. В стакане мелодично позвякивали льдинки.

За окном на ветру плясали снежинки. По краям рам с пуленепробиваемыми стеклами оседал иней. Между двумя пуговицами у врачихи разошлась блузка, и Сайкс не отрываясь смотрел на ее белый плоский живот.

– Как, нравится? – спросила она.

Сайкс поднял голову. Ничего подобного он в жизни не видел.

– Я дам вам все возможности к самовыражению. В нашем центре есть, разумеется, свои правила, но они не запрещают говорить то, что вы думаете.

Ее слова падали медленно и мерно и, как кирпичики, становились одно к одному.

– Вы хотите вернуться туда? – Врачиха протянула руку к окну, словно указывая на мир, лежащий где-то там, далеко.

Сайкс смотрел на нее и молчал.

– Подумайте, как вы росли. У вас не было условий для нормального развития. Ваши родители, учителя и полицейские сделали вас таким, какой вы есть.

Теперь она левую ногу закинула на правую.

– Вы должны научиться сдерживать эмоции, мистер Сайкс, направлять ваше недовольство в безопасный канал. Постоянно контролировать свой темперамент. Таковы правила, принятые в человеческом сообществе, и условие вашего возвращения к нормальной жизни.

Возвращения? Неужели он в самом деле может выйти на свободу?

За долгие годы заключения Сайксу довелось переменить несколько профессий – работал в металлообрабатывающем цехе, на молочной ферме, последним в группе получил удостоверение механика-ремонтника бытовых приборов.

«Вы должны овладеть каким-нибудь ремеслом, – говорили тюремным птахам. – Тем, кого выпустят под надзор полиции, будет предоставлена работа, не бог весть какая и с минимальной зарплатой, но все же…» И вот им, сорока-, пятидесяти- и шестидесятилетним приходилось начинать с нуля.

Вставало и садилось солнце, шли дни, мчались недели, летели месяцы. Семидесятые годы стали восьмидесятыми, те плавно перетекли в девяностые, а там и новое столетие наступило. Каждую неделю психиатричка назначала Сайксу пятнадцатиминутный сеанс для выработки его будущего жизненного уклада, и за время, что он провел в тюрьме, переменилось лишь одно.

Постарела докторша.

Сайкс схватил сигареты, спустился по ступенькам трейлера, кинулся к джипу и дал газу. С капота соскочил перепуганный черный кот.

Сайкс проехал под замысловатой аркой из витого железа с изображением херувима и снопа пшеницы – то был памятник основателю парка, который мечтал, что после Второй мировой войны счастливые семьи станут собираться на лужайках под роскошными соснами, купаться в бассейне, жарить на вертеле мясо, играть в бадминтон, – и выехал на главную автомагистраль штата.

Парадиз не стал местом летних вылазок на природу, сюда не тянулись туристы. Он превратился в территорию, где тусовались байкеры, наркоманы, проститутки.

По автомагистрали Сайкс домчался до Грэсси-Саунд, затем свернул направо и поехал вдоль петляющей речки. Когда-то здесь пролегала дорога для тяжелых грузовиков, гордость инженерной строительной мысли сороковых годов. Теперь же только чайки клевали тут устриц, да змеи и черепахи выползали погреться на солнышке.

Старики помнили, как все начиналось. Жарким летом 1942 года команда лесорубов, оснащенная новейшей по тем временам техникой, начала проходку лесных болот. Стремясь найти решение проблемы растущих промышленных и бытовых отходов Северо-Востока, ученые придумали использовать болота Нью-Джерси для сброса побочных продуктов производства химических фабрик, биологических лабораторий, муниципальных и частных больниц.

Для осушки болот и отвода воды нанимали местных жителей за девять долларов в день. Старики помнили палящее солнце, от которого клочьями лезла кожа и темнело в глазах, укусы гигантских пауков и прочих насекомых и до крови расчесанные ужаленные места, болезненные ожоги ядовитых растений, диарею от гнилой воды. Не забывалось, как день и ночь стучали копры и скрежетали буры. Землю долбили и буравили не для того, чтобы добыть нефть, газ или воду, а чтобы получше ее продырявить.

В 1944 году, когда закончились работы по осушению, сюда пошли грузовики, они сбрасывали мешки с мусором, старые ящики, вышедшую из строя домашнюю технику и прочий хлам в огромные ямы.

Так продолжалось несколько десятилетий. Потом начали поговаривать о необходимости защищать окружающую среду. На свалке стали попадаться части человеческих тел и человеческие органы, брошенные наркотики, рентгеновские снимки, канцерогенные отходы. Вся эта нечисть гнила, разлагалась, заражала реку до самого залива. Здешние места стали называть Черным болотом.

В начале шестидесятых власти прекратили сброс мусора и отходов. Рабочие бригады закрывали металлическими крышками отверстия в земле, дорожные команды огораживали опасную территорию. Поползли слухи о безглазых крысах, беспанцирных черепахах, облысевших барсуках. Рассказывали, будто птиц, пролетающих над болотом, подхватывает идущий с земли поток отравленного воздуха, и они умирают на лету. Уверяли, что кто-то видел пауков величиной с тарелку и червей с клыками. Даже любознательные подростки боялись подходить к ограде с нарисованным зеленым черепом и скрещенными костями. Возникла идея устлать ее металлическим покрытием. С окрестностей Ньюарка стали свозить сюда крупный и мелкий металлолом: автобусы, легковушки, дорожные знаки и бытовые холодильники. Сейфы, подставки для картотек, кровати.

Постепенно предшественники современных защитников окружающей среды поняли всю серьезность сложившегося положения и развернули кампанию по переселению окрестных жителей в другие части округа.

Для маленького Сайкса Черное болото было местом ребячьих игр. Тут сбывались простенькие детские мечтания: лазай где хочешь, делай что хочешь, ломай что хочешь. Для Сайкса болото стало местом, где он хранил нехитрый запрещенный товар. Взрослый Сайкс привозил сюда и прятал тела убитых им людей.

Он проехал внутрь ограды, испещренной надписями и рисунками. На ней был изображен футуристический знак опасного химического заражения. Поставил джип в кустах и приблизился к месту, где колючая проволока была отодвинута и образовывала проход.

Земля была покрыта серебристым инеем. Сайкс шел между рядами опрокинутых автомобилей, оставляя следы своих башмаков. С земли поднимался запах гнили и нечистот.

Сайкс приблизился к груде допотопных автобусов, выпущенных еще в начале двадцатого века. Некоторые лежали на боку, другие были опрокинуты вверх колесами. Один, без осей и колес, с полустершейся надписью «Флэтбуш-авеню», стоял на каких-то деревянных чурбанах. Сайкс выбил из пачки сигарету, прикурил и шагнул в открытую дверь автобуса.

Задние сиденья были сняты, вместо них лежал матрац. Среднюю часть пола прикрывал лист фанеры. Сайкс встал на одно колено и поднял лист. В лицо ему ударил тяжелый запах, идущий из самой глубины ямы. Когда-то она была закрыта чугунной крышкой, которая сломалась пополам, когда в шестидесятых годах кран ставил сюда автобус. Половина крышки упала вниз, и с течением времени ядовитые пары прожгли в автобусе пол. Сайкс еще в детстве нашел эту дыру.