– Что еще? – спросил Фуке.

– Вы заметили, брат мой, – сказал смиренно аббат, – что я ничего не прошу для себя лично.

– Это очень деликатно с вашей стороны, господин аббат, – улыбнулся Фуке. – Однако, как видите, я жду.

– Я и не стану ничего просить… о нет… но не потому, что я ни в чем не нуждаюсь. Уверяю вас…

– Тысячу двести портному! – вздохнул министр, подумав с минуту. – На эту сумму можно сшить изрядное количество платья.

– Я содержу сто человек, – с гордостью произнес аббат, – а это, я думаю, чего-нибудь да стоит.

– Сто человек? – повторил Фуке. – Но разве вы Ришелье или Мазарини, чтобы иметь столько телохранителей? Зачем вам эти люди, скажите на милость?

– И вы еще спрашиваете? – удивился аббат Фуке. – Как вы можете спрашивать, для чего я содержу сто человек?

– Да, я хочу знать, на что вам нужны эти сто человек. Отвечайте!

– Неблагодарный! – воскликнул, все более горячась, аббат.

– Объясните же наконец.

– Ах, господин министр, ведь лично мне нужен только один лакей, а если бы я был одинок, я обошелся бы и без него. Но вы, вы, у вас столько врагов, что мне и ста человек мало, чтобы защищать вас. Сто человек!.. Нужно бы десять тысяч! Я содержу их для того, чтобы в публичных местах и собраниях никто не смел возвысить против вас голоса. Без этого вы были бы засыпаны проклятиями, уничтожены злыми языками. Без этого вы не продержались бы и недели. Слышите, недели!

– О, я не знал, что вы такой горячий мой защитник, господин аббат.

– Вы сомневались в этом? – вскричал аббат. – Так слушайте же, что случилось. Не дальше как вчера на улице Юшет какой-то человек торговал цыпленка у мясника.

– Так. Чем же это может мне повредить, господин аббат?

– А вот чем. Цыпленок был тощий, и покупатель отказался дать за него восемнадцать су, говоря, что не желает платить такие деньги за одну кожу и кости, с которых Фуке снял весь жир.

– Дальше?

– Раздался смех, остроты по вашему адресу. Собралась толпа зевак. Зубоскал прибавил: «Дайте мне цыпленка, вскормленного Кольбером, и я с удовольствием заплачу, сколько вы ни спросите». Толпа стала рукоплескать. Словом, скандал! Вашему брату оставалось только закрыть лицо.

– И вы закрыли? – спросил Фуке, покраснев.

– Нет, до этого дело не дошло: в толпе оказался один из моих людей, некто Менвиль, новобранец, недавно приехавший из провинции, – я его очень ценю. Он пробрался сквозь толпу и вызвал оскорбителя на дуэль. Поединок состоялся тут же, перед лавкой мясника, в присутствии множества зрителей, которые обступили сражавшихся и глядели из окон.

– И чем же кончилось? – перебил Фуке.

– А тем, что мой Менвиль сразу проткнул противника шпагой, что произвело большое впечатление на зрителей. После этого он сказал мяснику: «Возьмите себе этого индюка, мой друг: он будет пожирнее вашего цыпленка». Вот на что я трачу свои доходы, господин министр: на поддержание фамильной чести, – с торжеством заключил аббат.

Фуке склонил голову.

– Хорошо, – сказал Фуке. – Передайте Гурвилю ваш счет и оставайтесь у меня на вечер.

– На ужин?

– Да.

– Но ведь касса уже заперта?

– Гурвиль отопрет ее для вас. Ступайте, аббат, ступайте.

Аббат поклонился.

– Так, значит, мы друзья? – спросил он.

– Друзья, друзья. Идемте, Гурвиль.

– Вы уходите? Значит, вы не будете ужинать дома?

– Не беспокойтесь. Я вернусь через час, – отвечал Фуке и прибавил тихо Гурвилю: – Пусть заложат моих английских лошадей; я поеду в городскую ратушу.

В Сен-Манде съезжались экипажи, привозившие гостей. В доме шли деятельные приготовления к ужину, в то время как сам министр мчался на своих быстроногих лошадях в Париж. К городской ратуше он подъехал со стороны набережной, чтобы миновать оживленные кварталы города. Было без четверти восемь, когда Фуке и сопровождавший его Гурвиль вышли из экипажа на углу улицы Лонг-Пон и пешком направились к Гревской площади.

Повернув на площадь, они заметили человека солидного вида, одетого в черное с лиловым, который садился в наемную карету, приказывая кучеру ехать в Венсен. Он держал большую корзинку с бутылками, только что купленными им в соседнем кабачке под вывеской «Нотр-Дам».

– Ба, да ведь это Ватель, мой дворецкий, – сказал Фуке. – Зачем он приезжал сюда?

– Наверное, за вином.

– Что такое? Покупать для меня вино в кабаках! Неужели у меня такой плохой погреб?

И он направился к дворецкому, который заботливо устанавливал в карете корзину с бутылками.

– Эй, Ватель! – крикнул он повелительным голосом.

– Будьте осторожны, монсеньор, вас узнают, – остановил его Гурвиль.

– Так что за беда! Ватель!

Человек, одетый в черное с лиловым, оглянулся. У него было добродушное, но маловыразительное лицо. Глаза его блестели, на губах блуждала улыбка.

– Ах, это вы, монсеньор! – воскликнул он.

– Да, я. Что вы здесь делаете, черт возьми? Что у вас тут? Вино? Ватель, вы покупаете вино в кабаке на Гревской площади?

– Но зачем вмешиваться в мои дела? – с полным спокойствием произнес Ватель, бросив недружелюбный взгляд на Гурвиля. – Разве мой погреб плохо содержится?

– Не сердитесь, Ватель, – сказал Фуке, – я полагал, что мой… ваш погреб настолько богат, что мы могли бы обойтись без кабака «Нотр-Дам».

– Да, сударь, – с легким презрением произнес дворецкий, – ваш погреб так хорош, что некоторые из гостей ничего не пьют на ваших обедах.

Фуке с изумлением взглянул сначала на Гурвиля, потом на Вателя:

– Что вы говорите, Ватель?

– Я говорю, что у вашего дворецкого нет вин на все вкусы и что господа Лафонтен, Пелисон, Конрар ничего не пьют у вас за столом: они не любят тонких вин. Что же тут поделаешь!

– И что же вы придумали?

– Я и покупаю их любимое вино «Жуаньи», которое они каждую неделю распивают в этом кабачке. Вот почему я здесь.

Фуке, почти растроганный, не нашел что ответить. Ва-телю же хотелось сказать очень многое.

– Вы бы еще упрекнули меня, монсеньор, – продолжал он, все более горячась, – что я сам езжу на улицу Планш-Мибре за сидром, который пьет господин Лоре у вас за обедом.

– Лоре пьет у меня сидр? – со смехом воскликнул Фуке.

– Ну конечно, сударь. Оттого-то он и обедает у вас так охотно.

– Ватель, вы молодец! – воскликнул Фуке, пожимая руку своего дворецкого. – Очень благодарен вам: вы поняли, что для меня господа Лафонтен, Конрар и Лоре – те же герцоги, пэры и принцы. Вы образцовый слуга, Ватель, и я удваиваю вам жалованье.